Впрочем, Ахмату уже было все равно.
Это уже происходило помимо его воли – он все больше и больше ненавидел Шакира за все: за то, что старый, за то, что был партийным работником, а теперь стал бизнесменом, за желтые глаза цвета мочи, за противный запах смеси французских духов и пота. Он ощущал эту ненависть почти физически.
Ахмат только поначалу, когда соплеменники прямо сказали ему, что знают о нем и Чарли, испугался и растерялся. Все пытался угадать, откуда им это известно. Они с Чарли были предельно осторожны. Встречались только на квартире, на людях вместе не показывались, на работе – только о делах. Та давняя поездка по Золотому кольцу тоже осталась не замеченной никем.
Но потом он перестал гадать – ну знают и знают. Так даже легче. Он трусливо объяснил тогда, что спит с Чарли (он для верности употребил слово «трахаюсь») для дела. Даже рассказал им какие-то выдуманные подробности.
Теперь ему было стыдно и противно. Теперь он хотел отмыться от того позора, но было уже поздно, они считали, что он действительно спит с Чарли для дела. Впрочем, последние события их в этом несколько разуверили, но он надеялся, он все таки не оставлял надежду когда-нибудь сказать: я все вам наврал, я эту женщину…
Она вошла в зал стремительно, но вместе с тем как-то растерянно. Очень пыталась выглядеть уверенной, светской, но глаза, помимо ее воли, искали кого-то в толпе.
К ней подбежал Кампино, что-то сказал, она кивнула, рассеянно улыбнулась, подошла к своему столу и снова, теперь уже открыто, оглядела зал.
Ахмат словно гипнотизировал ее глазами – вот он я, посмотри на меня. Ты сразу все поймешь.
– Господа, прошу извинить меня. Но, как говорят в России, лучше поздно, чем никогда. Пожалуйста, наполните ваши бокалы. Я хочу произнести маленький спич.
Зал благодушно зашумел, официанты забегали, наполняя вином бокалы гостей.
Чарли подняла свою хрустальную рюмку.
Вера Михайловна давно не ощущала себя так молодо, задорно, а главное – спокойно. Все произошедшее с ней за сутки приобрело для нее оттенок истории.
Контролер, сославшись на службу, употреблял каберне и находил, что оно удивительно напоминает ему одно калифорнийское вино, которое он когда-то пил вместе с отцом.
– Ничего удивительного. Это распространенный сорт винограда. Вино из него отличает вяжущий эффект и грубый запах сафьяновой кожи, – сообщила Вера Михайловна Долтону.
– Послушайте, леди, а не было ли в вашей семье виноделов? – уважительно изумился Долтон уже в который раз за этот вечер.
– Нет. Вино я пью редко, но в моем возрасте внезапно обнаруживаешь массу свободного времени. А с сегодняшнего дня его у меня появится значительно больше. Я ушла с работы.
– И правильно сделали. Пора заняться собой. В мире есть так много интересного, что мы пропустили, глаза разбегаются. Но, простите, почему вы говорите о возрасте?
– Это очень милый комплимент, – улыбнулась Вера Михайловна.
– Египет, Перу, Амазония… Столько мест, где хотелось бы побывать… А вы куда бы хотели поехать?
– Так далеко мои планы не простираются.
Она не хотела ему говорить про кризисы, сотрясающие нашу экономику, про деньги, безвозвратно потерянные в банке.
Долтон же, в течение всего вечера очаровывающийся этой женщиной, твердо решил, что непременно пригласит ее в поездку.
– Почему бы вам не показать мне Россию?
Теперь пришел ее черед удивляться:
– Это что? Бестактность или наивность?
– Но я совсем… не это имел в виду. Послушайте, вот прямо сейчас… Сию минуту… Чего бы вы хотели? О чем давно мечтали?
– Мы прекрасно сидим. Я давно мечтала посидеть в ресторане…
– Я имею в виду нечто большее, чем устрицы…
Вера Михайловна задумалась только на секунду.
– Большой театр. Я уже забыла, как выглядит Большой театр изнутри…
Сказала и вдруг рассмеялась.
– Ну и чудесно, ну и отлично. Сейчас мы закажем места…
Долтон посмотрел на часы:
– На первый акт, возможно, опоздали, но ко второму вполне…
– Вы думаете, это возможно? Здесь заказывают заранее, – усомнилась она.
– Я знаю волшебное слово, – подмигнул ей Долтон. – Доллар.
Она знала магию этого слова. Впрочем, на нее она не распространялась.
