Очищал железнодорожную полосу Камалов с разрешения ДЭУ: в выходные дни и по вечерам. Принимая работу, дорожный мастер на радостях сказал: проси, мол, за работу чего хочешь.
Не было у Арифа-абы до этой минуты никаких просьб к дороге, а тут вдруг он увидел рядом у путей аккуратно сложенный штабель старых шпал. Поскольку стройка зятя не выходила у него из головы, он вмиг представил, какой дом можно поставить из шпал, отслуживших свой век, и каким он будет сухим и теплым. Шпалы ему, правда, сразу не выдали, но разрешение на продажу мастер все-таки выхлопотал в отделении дороги.
Последние лет десять-пятнадцать дома в Хлебодаровке строили сообща, гуртом. Приглашал хозяин на выходные дни друзей, знакомых, родных, хозяйка затевала вкусный обед, а по окончании работы и вино выставляли. Работа у таких стихийных бригад спорилась, и делалось за день столько, сколько сами бы и за месяц не одолели. Камалов от таких приглашений никогда не отказывался и в чужой работе себя не жалел, поэтому, когда он созывал на воскресник людей, приходили охотно, да и хлебосольство Гюльнафис-апа в поселке было известно.
За четыре воскресника подняли стены, перегородки и накатали балки перекрытия, а в пятое воскресенье сделали самое трудное, покрыли крышу. Три замеса глины с половой готовили, и все ушло на нее. Дел предстояло еще немало, но главное и самое трудоемкое было позади.
Неожиданно быстро продвинувшееся строительство раззадорило молодых, все свободное время копошились они теперь у дома. Видя такое стремление молодых скорее свить свое гнездо, и решили они с женой сделать подарок, обложить дом снаружи кирпичом. Красивее так, добротнее, да и куда теплее будет. Белый кирпич-сырец завозили из города только комхозу, он и обкладывал дома кому надо. Такая форма обслуживания населения пришлась по душе хлебодаровцам, брали за работу недорого, кирпич по казенной цене, а делали в четверть кирпича под расшивочку, залюбуешься.
Вскоре потянулись одна за другой машины с асфальтом, и Ариф-абы принялся за дело, улетели думки о новом доме, о квитанции, что лежала в нагрудном кармане. Только песня об Ак-Идели, приставшая с утра, не слетала с обветренных губ.
Закончили уже в сумерках. Оглядываясь на сделанное, никто не роптал, что запозднились, не каждый день столько наворочаешь, считай, две-три нормы с лихвой. Артель у асфальтировщиков старая, давно сложилась, когда еще ручными катками укатывали и в котлах асфальт варили. Не всякий задерживался: плюс сто семьдесят температура массы, да и в степи летом все тридцать пять; в иной день пудовой лопатой машин по восемь на брата приходилось раскидать.
Ариф-абы от артели не откалывался, и потому, когда, пошабашив, расстелили на травке чью-то чистую рубаху и разложили хлеб, чеснок, зимнее, чуть пожелтевшее сало и огурцы, отказываться не стал, выпил со всеми по маленькой винца за удачный день.
В субботу Камалову пришлось работать до обеда. Вернувшись в полдень, поставил во дворе грейдер и пообедал вдвоем с женой. За столом они еще раз перечитали квитанцию, в ней были указаны фамилия бригадира и сроки начала и окончания кладки. Бригаду эту и бригадира Камаловы знали, они сейчас работали на соседней улице, обкладывали после ремонта старый саманный дом.
Гарифа все не было, и Ариф-абы начал готовить баню сам.
«Наверное, в дальний рейс занарядили, поэтому и вчера не приходил», — думал он, таская из поленницы дрова.
Подошло время купаться, а молодых все не было. Уже помылись Гюльнафис-апа и Аниса, а Ариф-абы не шел один, досадливо говорил: «Какая банька без Гарифа, мы там друг друга без слов понимаем, то ли пару поддать, то ли жару, а уж веничком на лавочке…»
Начало смеркаться, и Гюльнафис-апа стала уговаривать его:
— Шел бы ты, отец, один, сам знаешь, шоферская жизнь какая. Попарься, а я тем временем не спеша на стол накрою, тесто как раз подошло. Управлюсь с пирогами, забегу к ним. А то и сами вот-вот пожалуют.
— И то верно, если скоро придут, застанет меня Гариф в баньке, а если уж запоздают, после ужина вдвоем с Нафисой сходят, мунча наша долго тепло держит, — согласился Ариф-абы.
