Игра в "укол " тоже рождала в Дозорском двойственные, похожие на Тянитолкая из "Айболита ", чувства. Их было даже более двух. К нему внутрь они сходили как бы уступами. Сверху был страх (Дозорский никогда не мог совладать при этом с дрожью), затем стыд, под ним злость, от злости Дозорскому сладко сводило скулы и хотелось сильно ударить Хрюшу. Круг, таким образом, замыкался. Дозорский в изнеможении прикрывал глаза, но все это проходило очень скоро и потом лишь слегка подташнивало и позванивало в ушах - так, как если сидеть долго на солнце... Когда все оканчивалось, он всякий раз старался выкинуть из головы память об этом; но, вернее всего, ему хотелось убрать лишь какой-то цепкий клочок памяти, тогда как другой, наоборот, ему был приятен и он удерживал его в себе, для чего у них с Хрюшей было даже заведено оставлять щепку у того в штанах чуть не на весь день после "укола ". Беда была лишь в том, что Дозорскому часто делалось как-то скучно с Хрюшей. Об Эле, однако, он совсем не жалел, ибо не научился еще понимать утраты.
Они поравнялись с гаражами. Солнце переходило зенит и уже стало припекать им затылки, но до леса, где была тень, им оставалось идти еще шагов сто. Они огибали гаражи с дальней от двора стороны, и потому Дозорский был слегка удивлен, вдруг встретив здесь, на тропинке к лесу, еще одного своего близкого приятеля, некоего Кирилла, которого он, как, впрочем, и все во дворе, звал именно Кириллом, избегая в разговорах с ним прозвищ или уменьшительных форм.
Кирилл был черняв, молчалив и строг той обращенной внутрь себя и чуждой миру людей строгостью, которая придает человеку в обществе тягостный для всех вес. Он при этом сам был равнодушен к другим и из всего двора отличал одного Дозорского, ценя в нем качества, которыми не обладал сам. Этим он выгодно рознился с Хрюшей, начисто лишенным, по простоте своей, необходимых для подобной оценки свойств. Хрюшу Кирилл избегал даже взглядом.
- Куда это ты ? - спросил он Дозорского так, словно тот был один.
- Hа болото; не хочешь? - спросил в свою очередь Дозорский, сам при этом не зная, хочет он или нет, чтобы Кирилл шел с ними.
- Что там делать? - Кирилл нахмурил твердую бровь.
- Там... ну, там... ну, мы посмотрим, - стал говорить Дозорский, стараясь заранее сообразить, что можно делать на болоте; собственно, думать так вперед было не в его правилах.
- Уже, наверно, головастики есть, - заметил некстати Хрюша, шмыгнув носом и обминаясь с ноги на ногу: ему не терпелось идти.
Кирилл покосился в его сторону, но ничего не сказал и пошел рядом с ними молча, сорвав длинную коленчатую травинку, которую теперь нес осторожно перед собой.
Дозорский решил, что он, пожалуй, все-таки рад Кириллу. Он, конечно, вовсе не выговорил это про себя, как не проговаривались словами и не обдумывались ни им, ни Кириллом их собственные чувства и мысли, проходившие через них еще в первобытной чистоте, без посредства анализа. И все же в целом он ощущал все именно так и думал именно так, потому еще, может быть, что идти втроем на болото было куда безопасней. Кириллу, вдобавок, как и им с Хрюшей, могло за это влететь, и это тоже вызывало в Дозорском желание подбить его на запретный шаг, разделив вину: чувство, знакомое всякому грешнику. Hаконец, с Кириллом было не так скучно.
Они миновали угол гаражей и, пройдя мимо одинокого фонаря, который озарял по ночам этот дальний, редко навещавшийся кем-либо угол, оказались на краю леса. Был полный полуденный штиль, и даже листья не шевелились. Однажды Дозорский видел, как Кирилл использовал это место по большой нужде, спрятавшись за столб прогнившего и проломленного снизу забора. Вероятно, нелюдимость Кирилла привлекла тогда внимание Дозорского. Он выждал, когда Кирилл уйдет, сам прошел за фонарь и взглянул на плоды его усердий. Плоды были обильны. Они даже потрясли Дозорского своей избыточной величиной, и он искренне захотел узнать, как именно и скоро ли земля заберет в себя весь этот щедрый гостинец. Чуть ли не месяц после того он наведывался туда время от времени и, может быть, заглянул бы и теперь. Hо хтонические монстры были сейчас в нем сыты; щепка покоилась у Хрюши в штанах, и он равнодушно отвел взгляд от фонаря, глядя вперед, под сень деревьев, где уже поблескивало болото.
