— Мир? — Коул протянул ей руку.
Поколебавшись несколько мгновений, Элисон вложила ладонь в его сильные пальцы, принимая предложение о прекращении огня.
Верный слову, Коул больше не обсуждал профессию Элисон. Теперь, когда ей не надо было постоянно обороняться от его нападок, Элисон поймала себя на том, что получает от общения с Коулом неподдельное удовольствие.
Коул настоял на том, чтобы помочь ей вымыть посуду, а потом Элисон поставила кассету Паваротти, и они сидели, потягивая принесенный Коулом бренди и болтая о всяких пустяках. Коул внимательно разглядывал экстравагантный музыкальный центр, так не вязавшийся с потрепанной мебелью Элисон. Хотя она не считала, что обязана объяснять ему что-либо, Элисон все же сообщила, что это подарок ее матери.
— Так вы все же в хороших отношениях на сегодняшний день?
— Мы пришли к взаимопониманию. Марго обязалась дарить мне подарки только на день рождения и на Рождество, а я не отпускаю колкостей по поводу ее одежды, ее друзей и ее мужа.
Чтобы сменить тему, Элисон поднялась долить себе бренди. Потом она поставила другую пленку, из коллекции Манчини, и они с Коулом стали танцевать. И снова Элисон отметила про себя, как легко им двигаться вместе, словно они танцевали друг с другом всю жизнь.
Во время танца Коул первый раз поцеловал ее. Элисон ожидала этого и ответила на его поцелуй, потому что просчитала заранее все, что должно произойти сегодня между ними. Она знала, что нравится Коулу, и не удивилась реакции его тела, когда он прижал ее к себе. Но для Элисон было неожиданностью, что колени ее стали вдруг такими слабыми. Пришлось ближе прильнуть к Коулу, чтобы удержаться на ногах.
— Милая, сердитая Элисон, — шептал Коул, целуя ее шею. — Ты хоть представляешь, что ты делаешь со мной? С тех пор, как Эрл познакомил нас, я мечтал об этом, жаждал узнать, есть ли настоящий огонь в этих холодных зеленых глазах.
— И как — есть? — чуть охрипшим голосом спросила Элисон.
Ответом был еще один поцелуй — куда более страстный и требовательный, чем первый. Внутри нее словно задели какую-то молчавшую до этого струну, Элисон почувствовала возбуждение собственного тела — это было новое и немного пугающее ощущение. Она снова прильнула к Коулу, отвечая на его поцелуй, и ей стало вдруг все равно, замечает ли он, как бешено колотится ее сердце, как хрипло звучит ее дыхание, когда сильные, нежные руки Коула гладят ее по волосам, по плечам, приближаясь постепенно к вороту шелкового кафтана.
Он медленно развязал тесемки на шее и стал целовать ее ключицы. Кафтан соскользнул вниз, обнажив упругую белую грудь, и Коул застонал, словно от боли.
Элисон не стала хвататься за одежду. Она позволила кафтану упасть на пол и стояла, улыбаясь Коулу, в глазах которого ясно читалось, что он вот-вот дойдет до предела возбуждения. Какая-то часть ее существа по-прежнему твердила об осторожности, предупреждала об опасности, советовала не отдаваться полностью во власть собственных чувств, отказаться от продолжения, не заниматься с ним любовью, но было уже слишком поздно. По телу Элисон пробегала сладкая дрожь, а Коул целовал ее шею, грудь, спускаясь все ниже и ниже.
Затем он стал двигаться вверх и через несколько секунд снова впился в губы Элисон. Она расстегнула его рубашку, чтобы почувствовать тело. Коул снова крепко прижал ее к себе. Элисон наслаждалась объятиями, сгорала от каждого прикосновения к его сильному телу, возбужденному ее близостью. Снова застонав, Коул подхватил ее на руки и понес наверх. Опустив Элисон на кровать, он склонился над ней, пожирая взглядом ее тело.
Затем он медленно провел по ее телу пальцем сверху вниз, и каждый миллиметр ее тела отвечал на его прикосновение нарастающим возбуждением. Элисон закрыла глаза, понимая, что уже не в силах ничего изменить, что не хочет ничего менять.
Она услышала шорох снимаемой одежды, и Коул оказался рядом с ней на постели. Руки его скользили по телу Элисон, губы наслаждались вкусом ее кожи, разумная часть ее мозга, не уснувшая до конца, отмечала про себя, что Коул — опытный любовник, он точно знает, как заставить ее забыть обо всем от нахлынувшего возбуждения.
