— Изучение этих трудов, — повторял старец, — и душу согревает, и ум очищает. И тогда человек начинает ревностно подвизаться, приобретая добродетели. Когда же он не подвизается, то приобретает страсти.
Однажды он спросил меня:
— Ты, дитя мое, какие книги читаешь? Я ему ответил:
— Авву Исаака.
— Да, дитя мое, это великий святой! Ни одной мушки не убил авва Исаак.
Этими словами старец хотел подчеркнуть великую духовную чувствительность святого.
Отец Тихон старался подражать святому Исааку не только исихастским духом, но и духовным благородством своих чувств, а также тем, что не отягощал собой ни одного человека. Он говорил монахам, что они должны жить аскетической жизнью, освобождать себя от попечений, а не работать, как рабочие, и не есть, как миряне, потому что трудом монаха являются поклоны, пост, молитва, и не только о себе, но и обо всем мире, о живых и об умерших. Работать же нужно немного, чтобы иметь самое необходимое и не отягощать других. Ибо от чрезмерного труда и попечений человек забывает Бога. Старец говорил:
— Фараон давал народу израильскому много труда и еды, чтобы тот забыл Бога.
Перед духовной беседой старец имел обыкновение сначала творить молитву, призывать Духа Святого, чтобы Он просветил его. То же самое он советовал делать и другим. Он говорил:"Господь оставил нам Святого Духа, чтобы Он нас просвещал. Он является Владыкой мира. Поэтому наша Церковь всякое богослужение начинает с молитвы"Царю Небесный, Утешителю, Душе истины"". Когда он говорил так о Святом Духе, лицо его изменялось, и многие благочестивые люди замечали эту перемену.
Некоторые посетители тайком фотографировали старца. Другие же испрашивали на то его благословение, и он с простотой позволял им это делать. Он немедленно вставал, шел в храм и надевал схиму. В одну руку он брал крест, а другой оправлял свою длинную бороду, собирая ее в пучок, и выглядел таким образом, как настоящий патриарх Авраам, особенно в последние годы своей жизни, когда стал полностью убеленным как внутри, так и снаружи. Приготовившись к фотографированию, он становился под маслиной, будучи в этот момент похожим на маленького ребенка. Созрев духовно, старец стал подобен малому незлобивому дитяти, каковым нас призывает уподобляться Христос.
Монахи, пользовавшиеся его духовными советами, когда он состарился, стали чаще посещать его, чтобы оказать ему какую‑либо помощь. Они спрашивали его:
— Старче, может, ты хочешь, чтобы мы накололи тебе дров?
Он отвечал:
— Потерпите, если я не умру летом, тогда наколете мне дров на зиму.
В 1968 году он почувствовал приближение смерти и начал постоянно говорить о ней. Последние телесные силы оставляли его. После праздника Успения Божией Матери (15 августа) он слег и пил одну только воду, так как чувствовал внутренний жар. Однако, даже находясь в таком состоянии, он по–прежнему не хотел, чтобы кто‑нибудь жил рядом с ним и препятствовал его непрестанной молитве.
Когда приблизилась последняя неделя его земной жизни, он попросил меня остаться с ним, потому что нам вскоре предстояло разлучиться, ибо он должен был отойти в Жизнь Вечную. Однако даже на протяжении этих десяти дней он не оставлял меня возле себя на все время, но после того, как я оказывал ему небольшую помощь, просил меня уходить в соседнюю келейку и там молиться. Конечно, у меня не было всего необходимого, чем я мог бы облегчить его положение. Но поскольку его изнуренное тело никогда не знало отдыха, то даже малейшая помощь казалась ему очень значительной.
Однажды я купил два лимона и сделал из них лимонад. Выпив немного, он освежился и с удивлением посмотрел на меня:"Ну и ну, дитя мое, эта вода очень хорошая! Где ты ее нашел? Христос да даст тебе сорок золотых венцов".
Кажется, он никогда не пил лимонада, а если и пил, то только когда был очень маленьким, и уже забыл его вкус.
Так как он неподвижно лежал в кровати, лишившись последних телесных сил, и не мог подняться, чтобы пойти в храм Честного Креста, где с благоговением служил литургию на протяжении многих лет, то попросил меня принести ему для утешения крест со святого престола. Когда он увидел крест, его глаза засияли. С благоговением облобызав его, он сжал его в своей руке — крепко, со всей силой, которая у него оставалась. Я перевязал крест стебельком василька и говорю ему:
