— Всё ли сделано как надо, — требовательно спросил «железный нарком», — надёжно ли забиты скважины?
— Надёжно, Лазарь Моисеевич! — заверил я его, спокойный за надёжность сделанного.
— Ну-ка, проверю.
И он стал бросать в ствол одной из скважин камешки, в надежде услышать близкий стук их падения. Невероятно, но он полагал, что скважины должны быть «забиты» на всю глубину. Мы сконфуженно молчали, только переглянулись друг с другом.
Всё же, выяснив из вежливых объяснений окружающих, как законсервирована избранная им скважина, Каганович поинтересовался:
— Сколько времени потребуется, чтобы снова пустить ее?
— Очень много, — ответил я. — Так много, что легче и быстрее будет пробурить рядом новую скважину.
Каганович хмыкнул то ли в знак согласия, то ли выражая недоумение, но расспросы прекратил.
Ровно через сутки наступила критическая минута, когда необходимо было немедленно уничтожить всё, что подлежало уничтожению в самую последнюю очередь. Мне передали, что в районе Кабардинки появились немецкие части, идёт перестрелка, уничтожаются последние объекты на промыслах. Я срочно сообщил Кагановичу о том, что возникла реальная угроза прорыва немцев в районе Хадыжей, где находился штаб фронта.
— Чего вы там паникуете? — загремел Каганович по телефону.
— Пошлите разведку, убедитесь!
— Войска надёжно удерживают район, — раздражался и упорствовал он.
Однако не прошло и пятнадцати минут, как поступил приказ о срочной эвакуации штаба фронта в Туапсе. Мы же быстро собрались, уничтожили остатки промыслов, взорвали последний объект — электроподстанцию и двинулись в путь, по Малому Кавказскому хребту. Из-за сильного обстрела и жестоких бомбёжек единственной магистральной дороги Хадыжи-Туапсе мы решили пробираться до Туапсе лесами и горными дорогами, уходили вместе с теми, кто должен был остаться в тылу врага вести партизанскую войну. Этот отряд возглавил секретарь Хадыжинского райкома партии Хомяков, человек, о подобных которому говорят: «С таким и у чёрта в аду не пропадёшь!».
Только через несколько тяжёлых, бессонных суток появились мы запыленные, небритые и голодные в Туапсе. К этому времени нас здесь успели «похоронить». На запрос Наркомата нефтяной промышленности, находящегося в Уфе, из Туапсе сообщили, что Байбаков вместе со своей группой специалистов, выполнявшей спецзадания, пали смертью храбрых. Каково было женам и матерям получить такое страшное сообщение на казённой, официальной бумаге! Моей жене, Клавдии Андреевне, жившей в то время в Уфе с маленькой дочкой Таней на руках, также пришлось принять и переживать мою «гибель».
Но, несмотря на все перипетии, мы выполнили главное задание Комитета Обороны, его председателя, лично товарища Сталина. Толстому Герингу устроили на Кубани великий пост — ни каплей нашей нефти не будет утолён его захватнический аппетит. Сколько похоронили мы самых заветных фашистских надежд.
Нам сообщили, что в Германии уже было создано акционерное общество «Немецкая нефть на Кавказе». Но немецких главарей ждало самое позорное банкротство: почти за полгода оккупации Кубани прибывшим сюда из рейха специалистам по нефтедобыче не удалось восстановить ни одной скважины. Немецкие танки и самолёты остались на скудном рейховском «пайке».
Уже после освобождения Краснодара нашими войсками мы, вернувшись на местные промыслы, обнаружили на их территории значительный запас труб, завезённых сюда из рейха для разработки нефтяных месторождений. Вот как далеко распространялись немецкие планы! А вышло иначе: не отдав ничего своего оккупантам, мы даже получили трофеи. Эти трубы, правду сказать, очень пригодились нам для восстановления промыслов.
