Так говорили мне мои опытные друзья и посоветовали не брать очередной отсрочки от призыва в Красную Армию (её давали специалистам, не прошедшим в институте военной подготовки, но работающим на руководящих должностях). Подумав, я от отсрочки отказался. И вот в течение 1935-1936 годов проходил красноармейскую службу на Дальнем Востоке. Нелегко здесь пришлось нам, южанам, в 40-градусные морозы. Но годы эти я и поныне вспоминаю как один из лучших периодов своей жизни. Армия помогла физически закалиться, выработать выдержку и выносливость, которые потом очень пригодились.
Вспоминаю, как служил в особом, 184-м артиллерийском полку рядовым красноармейцем, затем в звании командира. Артиллерия полка базировалась на конной тяге, и мы, как заправские конюхи, ухаживали за лошадьми, старательно чистили скребницами спины им и бока, засыпали в кормушки сено и овёс, купали в местной речонке летом. На каждую пушку приходилось шесть лошадей. Лошади были терпеливые и доверчивые, и мы привязывались к ним всем сердцем, отчего тяжёлая наша служба — воинские учения, ночные дозоры, походы через тайгу в 30-40-градусные морозы — казалась нам легче.
Уже под конец службы, когда я был в офицерском звании, за мной закрепили строевого коня, которого звали Каштанкой. Конь был высокий и стройный, и я, выучившись верховой езде, любил погарцевать на нём, и что греха таить, покрасоваться, ибо и конь мой, как я заметил, любил показать себя, как говорится, и видом, и ходом. И до сих пор в моем домашнем кабинете висит на стене фотография, где я верхом на Каштанке. Вот какие тяжёлые годы прожил, много перевидал, а своего коня помню, как свою молодость.
А обстановка в дальневосточном приграничье была тревожная — впереди ожидали страну бои за Хасан. Словом, как поётся в песне: «На границе тучи ходят хмуро».
Вот тогда, в те напряжённые дни во время походов по тайге, полюбил я этот таёжный край с его соснами, птицами и зверями, впервые увиденными знаменитыми уссурийскими тиграми. Надо сказать, что нас в армии постоянно просвещали на этот счёт, чтобы мы, защитники страны, знали лучше свой край.
Опять время пролетело быстро. В январе 1937 года я вернулся в родной Баку, сразу же пришёл на промысел и стал работать заведующим промыслом, правда недолго: в августе того же года меня перевели на должность главного инженера треста «Лениннефть». Не прошло и года, как назначили управляющим этим трестом. Конечно, нужно помнить, что шёл 1937 год, с его арестами и перетасовкой кадров на крутых поворотах судьбы.
И вот внезапно новая перемена в моей жизни — я должен покинуть обжитые края, расстаться с родными, с коллективом, который стал для меня второй семьёй. Почему? С чего все началось? Судя по всему, с моего выступления в марте 1938 года на Всесоюзном совещании нефтяников, где речь шла о путях увеличения добычи нефти в стране и в том числе в её восточных районах. Это совещание возглавлял нарком топливной промышленности Л.М. Каганович, выступивший с большим докладом. Я, как управляющий трестом, рассказал об опыте работы своего коллектива, о борьбе с обводнением скважин, о внедрении новой техники, значительно увеличившей добычу нефти.
Честно и прямо, не кривя душой, сказал и о недостатках в работе, о недочётах, тормозящих развитие Ленинского треста. Я чувствовал, что зал слушает внимательно, понимающе и сочувственно.
Слушал меня и нарком Л.М. Каганович, опёршись в меня заинтересованным взглядом, порой что-то черкая на лежащей перед ним бумаге. Как потом я узнал, моё выступление понравилось ему прямотой поставленных вопросов и привлекло его особое внимание.
Через два месяца после совещания меня вызвал к себе М.Д. Багиров, угостил чаем и тут же без обиняков сообщил, что приказом наркома топливной промышленности Кагановича я назначен начальником недавно созданного объединения «Востокнефтедобыча» в Куйбышеве. Добавил от себя несколько малозначащих фраз, и мы попрощались. Надо ли говорить, сколь неожиданным, как снег на голову, явилось это для меня! И всё-таки, слегка опомнившись, я поймал себя на мысли: а ведь проблема новых нефтяных районов на Востоке давно притягивала меня, ведь не зря же я пристально следил за упорными спорами об их перспективности. Значит, судьба — на ловца и зверь бежит, как говорится.
