Но, взятые отдельно, идеи Выготского столь же безработны, хотя и в другом плане, как и идеи Гегеля. Той реальной материей, в которой возможно уловить все особенности внутренней речи, является... внешний текст, обращенный на себя, - в свете гегелевских идей, прочитанный при помощи гегелевских задержек и торможений (столь раздражающих читателя) как движение понятия.
Выготский фиксирует действительный замысел творческого мышления - речь, обращенную к самому себе. Гегель фиксирует действительную форму этого мышления - "субъектно-субъектную" понятийную структуру. Идеи эти дополнительны. И в этом "дополнении" (= сопряжении) внутренняя речь может быть дана открытым текстом. Понята как логическая форма.
Впрочем, для такого дополнения и соотнесения необходимо, как мне кажется, осмыслить идеи Выготского в историологическом и культурологическом плане. Выготский говорит об интериоризации внешней социальности во внутренней речи, но такого представления недостаточно для того, чтобы понять творческую органику диалогической мысли, ее культуроформирующий статут. Поэтому несколько замечаний о логических возможностях и пределах того "неведения", которое нам дала книга Выготского.
Во-первых, соображения Выготского позволяют уточнить только самый абстрактный замысел "обращения текстов", замысел, пока еще "свободный" от конкретного историокультурного содержания, обобщенно одинаковый для всех культур мышления. Во-вторых, процесс погружения социальных связей в глубь сознания (о котором говорит Выготский, анализируя формирование внутренней речи) есть - в логическом плане - процесс превращения развернутых и относительно самостоятельных "образов культуры", ее готовых феноменов в культуру мышления, динамичную и расплавленную, конденсированную в "точке" личности. Объективно развитая культура получает во внутренней речи субъектное определение, то есть такое, где она оказывается обращенной в будущее формой творчества новых, еще не существующих, но только возможных "образов культуры". Отношение переворачивается, и внутренняя речь должна пониматься не столько как "феномен интериоризации", сколько как интенция "овнешнения" мысли, как сосредоточенный в понятии зародыш новой культуры, пока еще не положенной предметно и не расчлененной во внешней социальности. Социальные связи не только погружаются во внутреннюю речь, они в ней коренным образом преобразуются, получают новый (еще не реализованный) смысл, новое направление во внешнюю деятельность, в предметное воплощение. И только в таком плане (изнутри - вовне!) внутренняя речь может быть понята как логическая, а не как чисто языковая или психологическая форма. Но тогда, в-третьих, внутренняя речь (и ее элементарная форма моно-диалога) может быть представлена как диалог тех культурно-исторических образов мышления (деятельности), которые интериоризованы в различных голосах моего собственного "Я" и спор которых выступает как форма полагания, творчества новых культурных феноменов (знаний, идей, произведений искусства...). Так, "наведение" Выготского позволило нам сформулировать логическое предположение, то самое, которое уже давно сделал Гегель: формой движения творческой мысли является именно понятие (как цельность), "внутри" которого и превращением которого совершаются все дальнейшие метаморфозы, выход из которого в "суждение" и "умозаключение" - для творческого мышления невозможен и бессмыслен.
Понятие не "кирпичик" мысли, а ее "здание", ее тотальность. Чтобы уловить творческое движение мысли (речь, обращенную к самому себе) в тексте, к примеру, теоретических работ, необходимо представить (идеализовать) теорию как понятие, книгу как понятие, философскую систему как понятие.
Но в дальнейшем тексте этой книжки "понятие" - почти запрещенная тема. Разговор пойдет о такой философской традиции (философской логике XVII начала XIX века) и о таком типе внутреннего диалога (диалог классического разума с самим собой), для которых диалог понятия мгновенно редуцировался (или расплывался) в диалоге "способностей" внутри единого теоретического интеллекта.
