III
В этих тезисах я не спорю и не аргументирую, но, так сказать, схематизирующе излагаю суть самого соотнесения "Науки логики" Гегеля и развиваемой нами, угадываемой в борениях духа XX века "Культуры логики". В первом тезисе речь шла о противопоставлении форм нашей логики и логики Гегеля; во втором тезисе - о той онтологии (и - "онто-логике"), что подразумевается этими двумя логиками; теперь речь идет о замысле, о культурном (ответственно вдумываясь в это понятие) смысле логики Гегеля и философской логики XX века. Или, иначе говоря, - о том направлении актуализации бесконечно-возможного бытия, что было присуще и насущно Разуму Нового времени и что насущно разумению современного человека. Это будет вторая переформулировка исходного тезиса.
Снова - жесткое противопоставление:
"Наука логики" Гегеля (скажу шире - вся философская логика Нового времени) есть - по своему замыслу - логика разума познающего, логика, возникающая в пафосе доведения "до ума" гносеологического пафоса всей нововременной культуры. Это есть философская логика "наукоучения", научно-теоретического мышления. Об этом я уже говорил в первом и втором тезисах, но теперь идея гносеологически ориентированной логики повернута в русло собственно культурологических определений. В плане культурологическом философская логика доводит до Ума и до всеобщности - Науку как особый фрагмент культуры.
(1) В "Науке логики" (и в самой культуре этой эпохи) актуализируется и остраняется от субъекта мир (бытие), как предмет познания. В этом же пафосе и само бытие человека (смысл его "Я"...) актуализируется так же как остраненный предмет познавательного внимания и... как субъект этого гносеологического интереса (картезианское мыслящее "Я"). Все понятия и категории гегелевской логики (и все понятия "Энциклопедии философских наук") имеют смысл как формы превращения связей "процесса познания" (предполагающего отделение предмета познания от субъекта познания) - в связи самого - абсолютного - знания о предмете... Точнее - уже не "о предмете"; это - связи знания как истинного предметного бытия (если предмет актуализирован как предмет познания)169.
Возможность дать (и - изложить) абсолютное знание до (прежде) самого бесконечного процесса познания, обгоняя и завершая его, "в уме", определяется тем, что исходный вопрос этого (гносеологического) пафоса - это не вопрос о том, как возможно быть (вне ума), но вопрос - "что означает знать?".
Для ответа на этот вопрос вовсе не следует осуществлять реальный процесс познания (наталкиваясь на сопротивление предмета-бытия); для ответа на этот вопрос необходимо совсем иное: определить, в каких категориях, понятиях, мыслях возможно (осуществлять это, повторяю, не требуется...) отождествить предмет и мысль. Для начала необходимо отождествить бытие и его (бытия) сущность, то есть ответить на вопрос о формах воздействия предмета на другие предметы, о формах движения и развития этого предмета, отвлекаясь от сущего, от неукротимости его противоположности мысленному воспроизведению. Затем, когда бытие предмета сведено к его сущности, возможно продумать тождество сущности и понятия, вплоть до полного прохождения по всем ступеням развития понятийных связей. И - в итоге - получить ИДЕЮ познания (но не самое познание), то есть метод.
Все определения предмета (бытия в целом) повернуты в этом пафосе (в пафосе гносеологии) одним "боком", спроецированы в одно определение: быть предметом познания, или, иначе, - обернуты сущностной рефлексией.
В бытии познаваемо (переводимо в статут понятия) абсолютно все, за вычетом... противостоящего мышлению - бытия. Но разве стоит считаться с такой мелочью?!
Здесь я снова выделил лишь один полюс познавательного пафоса мысли (понимания) - гегелевский полюс, тот полюс, что может - в этом пафосе стать логикой. Я уже говорил, что пафос познания (как сути понимания) предполагает и другой полюс - декартовский, или кантовский, - процесс взаимоотстранения ума и предмета, полюс экспериментальный, очищающий познаваемый предмет от всех субъективных "примесей" (бэконовских "идолов"), - чувственного или умственного происхождения. На этом полюсе предмет, во-первых, "весь целиком" предстает как предмет познания, противопоставленный познающему Уму, во-вторых, исходя из самой идеи знания, бытийность понимается как то, что не может быть знаемо, то есть несводимое к мышлению бытие предмета понимается только по отношению к знанию, апофатически. Следовательно, и в этом плане, на этом полюсе "понимать = знать", а "не понимать = не знать". Никаких иных определений понимания здесь быть не может. Вся эта апофатическая логика Нового времени наиболее детально и точно развита в кантовских "ИДЕЯХ РАЗУМА". И "Практический разум" Канта, и его "Способность суждения" - и этика и поэтика - имеют смысл разума только как "апофатический" вывод из теории познаний, из "Критики чистого разума". Когда эта работа проделана, возможно (и необходимо) повести челнок в гегелевском "катафатическом" направлении - в разрешении вопроса - "что значит знать?".
