И все же то, что мы только что изложили, – не более чем абстрактная схема. В земной жизни конкретного человека всегда присутствует нечто, что названо случаем, некое непрошенное обстоятельство, которое способно коренным образом повлиять на судьбу человека, искалечить или раньше срока прервать его жизнь.
Конечно, с позиций человека верующего «судьба не слепой рок, она предполагает высший смысл, таинственную синергию (сотрудничество) между велением Божьим и волей человека, свободного исполнения человеком Божьего замысла». Так писал Н. Струве. Если встать на эту рафинированно христианскую позицию, то почва из-под ног исследователя фатально уходит, ему просто делать нечего, ибо все уже Им предначертано, а почему именно так, а не иначе, об этом рассуждать в данной системе координат нельзя.
Сделаем пока такой вывод. Чтобы хоть что-то понять в судьбах героев нашей книги, нам ни на миг нельзя забывать о времени, в котором они жили, о размерах ячей той сетки, которую на каждого из них накинула власть; о том, в частности, сколь быстро они смирились с такой жизнью (и смирились ли вообще) и смогло ли, наконец, отпущенное им свыше дарование не задохнуться в подобной бескислородной среде.
Если поэт или писатель был способен противостоять всему этому невероятному гнету, как А. Солженицын например, то мы имеем дело с одним пластом человеческих судеб; если он пытался хоть как-то приспособиться к калечившей его системе, чтобы жизнь протекала не столь унизительно болезненно, то вскрывается иной пласт искореженных жизней Б. Пастернака, А. Ахматовой, О. Мандельштама, М. Горького или М. Булгакова.
Выйдя же еще на один уровень обобщения, получим неизбежный вывод, что культурный процесс, даже в советской России, всегда развивался только благодаря неведомому и на поверхности незаметному противодействию таланта оказываемому на него страшному давлению. Для русской культуры (пока, по крайней мере) эти вещи были всегда взаимозависимыми: без внешнего тотального гнета культура (литература прежде всего) неотвратимо вырождалась в примитивизм и пошлость, а общая планка культуры общества на глазах понижалась.
В.В. Розанов в одном из писем 1912 г. заметил: «Тут дело не во мне: а как-то страшно, за все будущее русское страшно: “ничего не надо, кроме Вербицкой и философии от Леонида Андреева до Павла Милюкова”. Вот это ужасно страшно. Где Киреевские, Герцен (даже), их задумчивость и глубина. Вот это “всеобщее обучение”, переходящее во “всеобщую литературу” и наконец “всеобщее мнение”, это Ужасное Безликое – оно ужасно, ужасно».
А Александр Блок в том же году сочинил драму «Роза и крест». Там есть такой призыв к «товарищам»:
Товарищ, винтовку держи,
Не трусь!
Пальнем-ка пулей в святую
Русь…
И пальнули!…
Да, З. Гиппиус поставила точный диагноз: начало века оказалось временем «первоначального накопления зла». А такое общество ничего хорошего впереди ждать не могло.
Есть еще один разворот занимающей нас темы.
Первый наш правозащитник, великий русский писатель В. Короленко, сказал: «…каждого писателя у врат рая обязательно спросят: сколько лет ты отсидел за правду?» Главное в этом пассаже – сама постановка вопроса, она чисто русская. Сидеть за правду – это русская судьба. И в этом смысле цепь, связующая людские судьбы, во все времена переменчивой истории была прочной. На самом деле, крепость А. Радищева и Н. Новикова, ссылки А. Пушкина и М. Лермонтова, солдатчина П. Чаадаева и Т. Шевченко, каторга Ф. Достоевского, расстрел Н. Гумилева и еще многих других (о концлагерях советского времени вообще говорить не будем, через них прошли сотни русских литераторов), все это как бы эмпирически подтверждает правоту В. Короленко.
«Правда выше России», – сказал Ф. Достоевский. И каждый деятель русской культуры своею жизнью доказал справедливость этой простой формулы.
Главная «правда» Л. Толстого – его «уход», В. Маяковского и А. Фадеева – пуля, М. Цветаевой – петля *. И даже у тех, кто прожил внешне вполне благополучную жизнь, была своя «правда», своя судьба. Более приближенные к нам поколения – это советские писатели. Их судьбы как бы обобщают три возможных варианта контактов с властью: изначальная лояльность (А. Блок, В. Маяковский, Ю. Тынянов, О. Форш и др.), капитуляция перед силой (М. Горький, А. Толстой, Ю. Олеша и многие, многие другие)
