— И то дело, — поддержал его седобородый киевский князь. — Чего шуметь-то, народ смущать. Сядем мирком да обговорим все ладком. У нас, чай, с тобой да с Владимиром Рюриковичем не пращур общий — дед родной. Один на всех троих[96]. Неужето не уговоримся, не поймем друг дружку?
— Дед, говоришь? — вздохнул Удатный. — Ну, тогда ладно, раз дед. Но говорить не здесь будем. То, что я вас сюда привел, — моя вина. Каюсь. Простите, кто сможет. — Он натужно — мешал тяжелый живот — поклонился — достав-таки до земли рукой. — Сегодня я ее исправить хочу. Дружину свою верную с собой забираю, а кто за мной следом — милости прошу. Сами ведаете: я завсегда за правду со стариной стоял, а теперь вижу — и впрямь менять кое-что пора назрела, а то мы ныне друг с дружкой как стая собак голодных вкруг кости одной грыземся. Вспомнить пора бы, что не собаки мы — князья. Русь-матушку и так почти досуха со всех сторон обгрызли. Еще пяток-другой лет, и совсем нечего глодать будет. Эх вы, — махнул он рукой. Затем как-то неловко, по-стариковски, влез на коня и направил его прочь.
— Я брата не оставлю, — решительно произнес другой Мстислав, киевский, и тоже взгромоздился на своего коня. Вскоре старики поравнялись друг с другом, о чем-то неспешно беседуя.
— Вели и мне коня подать да скажи дружине, чтоб в обратный путь сбирались, — негромко приказал Владимир Рюрикович Смоленский своему тысяцкому. Он как-то виновато развел руками, сказав напоследок оставшимся: — Вот так вот, братья-князья.
А зять Мстислава, юный Даниил Романович, который сидел во Владимире-Волынском, даже прощаться не захотел ни с кем, молча развернулся и к своей дружине пошел. Да всем и без слов ясно было, что уезжает юный князь.
Остальные тоже как-то подозрительно зашевелились, зашушукались. А тут и еще один желание изъявил обратно податься, вслед за отцом. У молодого князя Святослава Мстиславича полки в основном пешие были, но драться умели, потому как с Новгорода да Пскова были собраны.
— Половина убыла, — присвистнул кто-то из тех, что еще оставались, но Ярослав начеку был и понял, что если сейчас хоть минуту упустить, то потом поздно будет.
— Тысячу гривен каждому князю, кто останется ныне. А дружине его само собой, — быстро произнес он и, чтоб звучало убедительнее, повысив голос, даже повторил на всякий случай: — Тысяча гривен!
— А за голову Константина я самолично еще тысячу новгородок выложу, — негромко молвил Мстислав Черниговский.
— И я столько же добавлю, — осклабился Ярослав.
Расчет верным был. Князья-то все небогатые оставались. Да что уж тут деликатничать — нищие попросту. Они и одной тысячи в своем городишке стольном, который во Владимирско-Суздальской Руси за селище большое сочли бы, в глаза за всю жизнь не видели, а тут сразу три сулят. И ведь по глазам видно, что не обманут, рассчитаются сполна да еще спасибо скажут.
— Это за голову. А ежели живой будет? — выкрикнул Александр Дубровицкий.
— Столько же накину, — тихо произнес Мстислав Черниговский.
— И дружинникам все грады, какие есть в Рязанском княжестве, на один день на поток[97] отдам, — почти весело крикнул Ярослав.
— А сил-то теперь хватит, чтоб одолеть? — это Ингварь Луцкий усомнился.
— А вот мы сейчас все сочтем и сразу в путь отправимся, — деловито заметил Мстислав Святославич, гостеприимным жестом хлебосольного хозяина приглашая всех в свой просторный шатер.
Там уже расторопные слуги мигом почти весь стол заставили угощеньями. Сама столешница не ахти какая, из грубых досок сколочена, вся в занозах, того и гляди в палец вопьются. Но это не важно. Зато с питьем и яствами полный порядок — гуляй, не хочу.
Поначалу и впрямь считать принялись. Однако занимались этим недолго, не больше часа, придя к выводу, что сил хватит вполне. Только в трех южных княжествах — Черниговском, Новгород-Северском и Переяславском, включая силы удельных князей — Курского, Рыльского, Путивльского, Брянского, Козельского, Карачевского и прочих, — имелось почти четыре тысячи конных и около двадцати тысяч пеших воинов. Еще двадцать общими усилиями наскребли князья турово-пинские и полоцкие. Конницы у них, правда, было вдвое меньше, но в общем-то получалась вполне приличная картина. Устоять против такой могучей рати Константин никак не мог.
