— Знаю, — кивнул Константин. — Даже очень неспокойные, — и загадочно заметил: — Потому и будет так, как я сказал. Вам же надо сделать следующее…
Сон в эту ночь у князя коротким получился. Лег за полночь, после того как последнюю грамотку продиктовал, а встал на рассвете, чтобы лично проконтролировать пусть и не все, но самое главное, то есть отправку гонцов по городам, да еще вывоз казны.
Едва же все это закончилось и Константин, проводив ящики с казной, подъехал от окской пристани к земляному валу, на который при обороне вся хлипкая надежда возлагалась, как тут же следом его переполошенный дружинник нагнал.
— Княже, сторожевые вон сказывали, ладьи с ратными людьми плывут! — пробасил он, с трудом переводя дыхание.
— Сколько их?! Куда в Ростиславле люди глядели?! Почему в Переяславле-Рязанском упустили?! — вскипел Константин.
— Да они и не могли углядеть. Ладьи со стороны Мурома идут.
— Как?! Неужто, воевода возвращается? — обрадовался было князь.
Но дружинник тут же пригасил ликование Константина:
— Чужие ладьи это. Булгарские.
— А почему дозор решил, что они чужие? — уже на обратной дороге к пристани поинтересовался у него князь.
— Так их вмиг отличить можно, даже издали. У булгар Волга да Ока — им можно и покрупнее ладьи делать, чем нашенские. На одну булгарскую можно столько товару впихнуть, сколь на наших трех еле-еле увезешь. А енти, что ныне плывут, и вовсе велики — в них товару с пяти наших войдет и место еще останется.
— Так, может, они с товарами? — на полном скаку остановил князь своего жеребца.
— Не-е-е, — дружинник отчаянно замотал бородой, в которой седых волос было, пожалуй, побольше, чем русых, — люду оружного больно много.
— Тогда назад в город скачи, — вновь пришпорил коня Константин. — Передай, что князь повелел дружину поднимать и ратников всех, какие только остались в Рязани, — наконец-то спохватился он, хотя и понимал, что уже поздно, что стряслось непоправимое, что…
Да чего уж тут говорить. Поздно, ох как поздно появился гонец из Переяславля-Южного. Зря все его труды были, только лошадей загубил.
«Нет, не зря, — одернул досадливо Константин сам себя. — Сейчас бы я их, как дурак наивный, хлебом-солью на пристани бы встретил — и все: он сам в плену, Рязань взята, дальше дело техники, потому что от таких новостей у всех людей в полках руки опустятся. Одно дело — когда твой князь жив-здоров, и совсем другое — когда его, считай, в живых нет, а княжич-наследник совсем маленький. Хотя все равно погано. Отбиться-то мы, может, и отобьемся, но то, что я прикован к Рязани буду намертво, — это и к гадалке ходить не надо. Так что у тех, кто на Угре сейчас стоит, руки полностью развязаны. Эх, Абдулла, Абдулла, — вздохнул он горько. — А ведь такое открытое лицо было. Да и Любим мне про него только хорошее говорил. Как же это оно так произошло и кто ж тебя переубедил?.. Хотя нет, скорее всего, там Мультек, братишка его, всеми командует, а может, даже и сам эмир. Впрочем, какая разница, — отмахнулся он досадливо. — Все равно бой тяжелый будет, если только вообще успеем его принять».
Но на носу передовой ладьи, действительно огромной, стоял не Мультек и не Ильгам ибн Салим, а Абдулла-бек собственной персоной, и от этого Константину стало еще горше.
Вылетев на полном скаку на пристань, он оглянулся — мало, ох и мало народу. От городских стен только с десяток дружинников и поспешали к князю. Впереди на жеребце вороном Изибор скакал, которого посланный Константином дружинник у ворот встретил.
«Чтоб хотя бы три-четыре сотни собрать — не меньше часа понадобится, — мысленно прикинул Константин. — И все равно. С той армадой, что сейчас по реке надвигается и уже в пятистах метрах от пристани находится, им не совладать. Хотя если за валом укрыться, то, может быть, и получится что-то, но где же взять этот самый час?»
Бек Абдулла тем временем начал что-то выкрикивать, раздавая команды, но какие именно — сказать было трудно, потому что ветер относил слова куда-то назад, да и не понимал рязанский князь булгарского языка.
Зато он прекрасно сознавал, что нужно что-то немедленно предпринять, иначе будет поздно. Что именно, Константин еще не знал. Была одна мысль, почти самоубийственная, но ничего лучше в голову не приходило. Ну и ладно. Семь бед — один ответ.
