— Я посещал курсы самообразования. Хочу стать инженером. Пойдем ко мне, мы живем неподалеку. Ты потом вернешься, а я останусь дома. Замолвишь за меня словечко. Пошли...
— Нет, не пойду. Непослушание - это грех. Выгонят из монастыря. А отец не сможет вернуть деньги, полученные за меня. Он меня частенько кнутом учил. Хоть немного разума втемяшил...
- Ну, будь здоров, — неуверенно произнес я и поднялся, все еще не зная, что же мне делать, как поступить. - Напиши мне...
- Писать я буду. А может, останешься? Будем с тобою дружить.
- Не могу. Мне страшно даже подумать, что куда-то увезут. Я никогда еще из дому не уезжал...
- Я тоже...
- Не знаю, хорошо ли, плохо ли делаю, однако... Ну, будь здоров...
Больно было покидать нового друга, которого, казалось, знал давным-давно. Но перед глазами вновь возникли фрески, виденные в костеле, вспомнились рассказы о муках апостолов. Дрожь пробежала по телу. Я с малых лет не переносил боли.
Ромас с предосторожностями проводил меня до калитки в монастырской стене. Я глянул на него. Его глаза были полны слез. Я чувствовал, что Ромас мне завидует. Не выдержав моего взгляда, он прикрыл ладонями глаза и побежал в сторону костела.
Я подошел к дверям, глубоко вделанным в каменную стену, и нажал на массивную ручку. Где-то в отдалении приглушенно прозвучал звонок. Я и не заметил, как появился монах и спросил:
- Куда это ты, братец, собрался?..
Растерявшись, я не знал, что ему и ответить. Но тут же совладал с собою:
- В базилику. Помолиться у креста спасителя.
- А разрешение ты испросил? Я молчал.
- Тот же Христос и в нашем храме, братец, — сказал монах, ехидно улыбаясь. — А молиться, конечно, нужно. Молитвы очищают, даруют сердцу благодать.
Посрамленный и расстроенный неудачей, я повернул обратно, осматривая в то же время каменную стену. Преодолеть такую высоту было немыслимо, тем более что на верху стены блестели вмурованные в нее осколки стекла. Я понял, что из монастыря мне не выбраться.
Было очень стыдно вновь встретиться с Ромасом, но разве я виноват в том, что не смог убежать. За нами повсюду следит недремлющее, всевидящее око всевышнею. Увы, за ошибки приходится расплачиваться.
Я медленно побрел в монастырский храм, отыскал молящегося Ромаса и опустился рядом с ним на колени. И словно оправдываясь, прошептал ему на ухо:
— Нас зорко стерегут ангелы-хранители...
— Да будет на то святая божья воля. Не придется мне и писем тебе писать. Помолимся, чтобы сердце успокоилось.
И мы склонили головы перед изображением Христа.
На следующий день в нашу спальню привели еще нескольких ребят. Теперь наша группа стала довольно многочисленной. Прошло несколько недель. Я уже почти смирился со своей судьбой и даже раскаивался, что хотел сбежать из монастыря.
Перед отправкой на вокзал нас повели в костел помолиться. Только мы спустились по лестнице вниз, как я заметил возле себя монаха. Он не отходил от меня и в костеле. Я недоумевал, чего он пристал ко мне. Неужто стережет, чтобы я не сбежал?..
Миссионер Скелтис, произнося прощальную проповедь, упомянул в конце ее, что кое-кто из ребят не держит данного слова. Я понял, что речь идет обо мне, и не знал, куда девать глаза. Вернувшись из костела,я не вытерпел и, подойдя к миссионеру, попросил прощения:
— Меня очень напугали эти распятия в базилике... Вот я и не выдержал. Простите меня.
— Ты нарушил свое слово, — сказал Скелтис. — Знай, сын мой, что отречение от данного слова есть зародыш каждого греха. Старайся побороть дурные намерения, которые поощряет сатана. Не оглядывайся назад! Стремись всем своим умом и сердцем к душевной уравновешенности, и ты станешь хорошим воспитанником монастыря.
Видимо, миссионер не поверил в искренность моего раскаяния. По пути на вокзал приставленный ко мне монах не отходил ни на шаг, следуя рядом со мною как тень.
Когда мы вошли в вагон, монах остался на перроне. Скелтис позвал меня в свое купе. Я устроился у окна вагона и тайком показывал язык своему «конвоиру». Из-за него я ничего не видел, когда шел на вокзал, не смог даже проститься с улицами, где продавал газеты. Лучше бы пригласили родителей и братьев проститься со мной.
