— Люди, — ответил я неуверенно.
— А если люди, — назидательно изрек дед, — то музыку любить должны.
— Это разве музыка?
— А что же, по-твоему?
— Это… — я не сразу нашел нужное слово. — Это…
— Ну что — е-ето? Что?
— Это… какое-то «мяу», — выпалил я и расстроился, ведь совсем не то хотел сказать.
— Сам ты… мяу, — очень похоже передразнил меня дед. Он оттопырил нижнюю губу, несколько раз ударил по ней указательным пальцем. — Это — музыка. Услада души и сердца. Гармония это, понял? И вообще. Это ты дурак.
Дед обиженно отвернулся к стене.
— Дед, — позвал я. — Чего ты обиделся? Я пошутил. Твоя дурацкая музыка — хорошая музыка. На кошачью похожа. Поиграй еще, дед. И дай мне попробовать. Ну, чего ты? Дед…а, дед?
— Я тебе как другу, можно сказать. Как лучшему другу хотел помочь. Развлечь. Поутешить хотел. А ты! Обзываешься…
— Не буду больше! — заверил я.
— Не будешь? Ладно.
Он сел, скрестил ноги, достал из кармана больничной пижамы маленькую металлическую пластинку и опять завел свой кошачий концерт. Но теперь он мне нравился. Они здорово орали, эти коты на крыше. Громко, дружно, складно.
— Что это? — спросил я.
— Варган. Такой инструмент музыкальный. И музыка такая же. Музыкалистая.
— Дай мне, — попросил я деда.
Он сразу протянул пластинку. Я взял ее, начал разглядывать. Потом поднес ко рту. Но у меня вышло только шипение. Я обслюнявил варган, и так и эдак его пристраивая, но звук выходил такой, будто я плюю на раскаленную плитку. Я сделал еще несколько попыток, но сдался и протянул инструмент обратно.
— Видишь, — улыбнулся дед, — какой ты неласковый. От того и не получается. Надо взять его нежно. Губами. Да, губами. Но крепко.
Я стал смотреть на губы деда, осторожно сжал пластинку, тронул пальцами.
— Мя-я-яу, — сказал инструмент.
Дед захлопал. Я сдвинул брови, тронул пластинку еще раз.
— Мя-я-яу, — снова отозвались коты и подняли морды к луне.
Теперь я был дирижером. У меня был пусть небольшой, но свой оркестр. Мы сидели на крыше вместе. Смотрели на ртутное небо, на луну, на звезды. Под нашими ногами светился город и уплывал куда-то.
Вдруг открылась дверь. В палату вошел молодой доктор с пышными черными усами. За ним — седая медсестра. Они напоминали актеров из старого черно-белого кино.
— Здорово, орлы! — бодро крикнул доктор. Потом обратился к деду: — Собирайтесь. Домой пора. Отдохнули у нас? Теперь домой, домой…
Дед живо поднялся, достал из-под кровати рюкзак, покидал в него что-то с тумбочки, сунул ноги в тапки. Я нехотя протянул пластинку. Но дед только улыбнулся, махнул рукой — дарю! Уже на пороге повернулся, посмотрел на меня, подмигнул…и совсем исчез.
— Ну, а ты, боец, как себя чувствуешь? — доктор небольно щелкнул меня пальцем по носу.
— Нормально, — пробурчал я.
— Нормально… — передразнил доктор.
Вдруг в палату шагнула мать и замерла на пороге. На ней был длинный белый халат, гораздо ниже колен. Застегнутый на все пуговицы. В этом халате мать была похожа на игрушечного пупсика.
— Что такое?! — вытянулся в струнку доктор. Усы его ощетинились. — Вы что, мамаша, правил не знаете?! Приемные часы с шестнадцати нуль-нуль до двадцати нуль-нуль….
Мать не ответила, прошла ко мне и робко присела на краешек кровати. Потом оглянулась и посмотрела на доктора. Ее ресницы дрогнули, и усы напротив поникли.
— Черт знает что, — пробурчал доктор миролюбиво.
— Пойдемте, заглянем в одиннадцатую, — сказал он медсестре. — Но потом сюда. Ясно? Здорово, орлы! — послышалось уже в коридоре.
— Сынок, — прошептала мать. — Как ты?
Я протянул ей дедов подарок. Она рассеянно повертела его в руке.
— Что это?
— Варган. Дед подарил. Классный дед, — я забрал у матери игрушку, засунул в рот, хотел заиграть, но мать остановила.
— Подожди, — едва слышно сказала она. — Хочу попросить тебя… Мы уедем. Вот ты поправишься, и уедем. Обязательно.
— Куда?
— Пока не знаю. Мы подумаем. Куда ты хочешь?
— Хм…
— Мы одни уедем. Только с тобой. Но я хочу попросить… Сегодня к тебе придет милиционер. Он будет спрашивать, кто тебя избил. — Мать опустила голову, почти прошептала: — Не говори про него… А то его в тюрьму посадят.
