Мы обошли несколько раз вокруг мертвого корабля и остановились у разбитой кормы. Руль и винт были смяты в лепешку. На аршин выше руля корма была вдавлена внутрь, и сквозь лопнувшую обшивку торчали деревянные и железные балки и скрепы. Корабль был совершенно негоден для плаванья.
— Это американское китобойное судно, — задумчиво сказал отец, — его, вероятно, затерло льдами и выбросило здесь, а люди уехали на лодках.
С большим трудом мы взобрались на корабль, где, благодаря свойствам нашего климата, ничто не испортилось и не сгнило. Мы обошли пустынную палубу; осмотрели маленькую пушку, из которой стреляют в китов гарпунами; осмотрели груды канатов, огромный якорь и якорную цепь около него. Потом спустились внутрь, но прежде я забежал в штурманскую будку и страшно обрадовал отца, найдя там совершенно сохранившийся компас.
В каютах мы нашли полную обстановку, а в кухне даже всю необходимую посуду. В кубрике и в боцманской мы нашли довольно много инструментов. Все это, правда, было сбито в кучу от толчка, полученного кораблем, когда он, сжатый льдами, был выкинут на сушу.
В трюме оказалось много китового жира и китовых пластинок, известных под названием китового уса, а также связки тюленьих шкур и запас каменного угля. Осмотр машины показал, что она, хотя и съехала немного со стоек от сильного удара, но была в исправности.
Желая узнать еще что-нибудь о «Вашингтоне», мы отыскали каюту капитана. Мы надеялись найти судовой журнал, но тот, видимо, был взят с собой экипажем, покинувшим борт корабля. На столе капитана мы нашли только клочок бумаги, залитый какой-то жидкостью, и в расплывшихся строках отец смог прочесть лишь обрывки слов: «…tas… mir… 1881…а…»
— А нам везет здорово, — смеясь заметил Семен Степаныч, — это очень хороший подарок. Не нужно на первое время перевозить сюда уголь и машину!
— Это называется, — добавил Успенский, — не бывать бы счастью, да несчастье помогло. А, впрочем, владельцы судна могут сюда еще возвратиться…
Отец покачал головой и, подняв с пола кусок газеты проговорил, указывая на дату:
— Апрель 1880 года… Вероятно, в это время они выехали на промысел, а это было почти семь лет тому назад…
Он задумался и проговорил будто сам с собой:
— Тас… мир… 1881 год… В этом году, первого марта, на Екатерининской набережной бомбой Гриневецкого был убит Александр II…
Я сидел на капитанской табуретке, слушал воспоминания старших, а в ушах у меня почему-то навязчиво звучали слова:
— Тас… мир… Тас… мир..
Сойдя с корабля, мы пошли осматривать и обследовать остров. Чем ближе мы знакомились с ним, тем более он казался подходящим для наших целей.
— А как же мы его назовем? — спросил Леша Рукавицын.
— Тасмир! — сказал я громко.
— Что ж? Это удачно, — одобрил, улыбнувшись, отец, — название будет связано с нашей ценной находкой.
Через два дня мы вернулись в «Крылатую фалангу», где уже начали беспокоиться о нашей судьбе. Все были страшно рады, но меня более всего поразило одно новое наблюдение. Мне бросилось в глаза бледное и взволнованное личико Сарры, которой уже было шестнадцать лет. Мы с Лешей Рукавицыным стояли рядом, и ее сияющие глаза были устремлены на нас. Я не понимал, отчего вдруг мое сердце забилось чаще, и приятная истома побежала по телу.
Сарра в эту минуту показалась мне совершенно другой, чем раньше. До сих пор я не делал различия между мужчинами и женщинами. Относился к ним одинаково, по-товарищески, и даже предпочитал мужскую компанию. Теперь же со мной творилось что-то новое, и во мне бродили смутные чувства.
Густой румянец обжег мои щеки, и я быстро отошел в сторону, боясь, что все поймут, что происходит во мне. Исподтишка я еще несколько раз взглянул на Сарру. Теперь она не смотрела на меня, и я смутно догадался, что «такой» ее взгляд, смутивший меня, относился не ко мне. Это подтвердилось, когда Сарра после моего ухода будто нечаянно подошла к Леше и взяла его за руку. Я видел, как судорожно сжались их пальцы, и она плечом прижалась к его плечу.
Все это было для меня так ново и неожиданно и в то же время почему-то грустно и обидно, Я быстро вышел со двора и долго просидел на берегу Гольчихи, прислушиваясь к тому, что происходит внутри меня.
