– Что ты ей сказал?
– Сказал, что ты хороший парень и мы с Юсуфом тобой гордимся. Сказал, что ты иногда заходишь по вечерам, чтобы нам подсобить. Вот и все. Сказал, что ей не о чем беспокоиться.
– Спасибо, – кивнул Костас.
– Послушай… – Йоргос отшвырнул полотенце и положил ладони на прилавок. – Я все понимаю. Юсуф понимает. Но на Кипре много таких, кто никогда не поймет. Вы, двое, должны быть осторожнее. Тебе не нужно объяснять, что дело плохо. С этого дня вы должны уходить по отдельности. Ни один посетитель не должен видеть вас вместе. Слишком большой риск.
– А как насчет персонала? – спросил Костас.
– Они надежные люди. Я им доверяю. С этим проблем не будет.
Костас упрямо покачал головой:
– А ты уверен, что наши приходы сюда вам не повредят? Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня проблемы.
– Никаких проблем, паликари[7]. Об этом не волнуйся. – На лице Йоргоса появилось задумчивое выражение. Быть может, тень воспоминания. – Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу: когда мы молоды, нам кажется, что любовь будет длиться вечно.
Костас почувствовал, как по спине пробежал холодок, изнутри поднялась зловещая волна страха.
– Сочувствую, если у тебя в жизни был неудачный опыт, но у нас все будет иначе. Наша любовь никогда не умрет.
Йоргос ничего не ответил. Только юнец способен сделать подобное заявление, и только зрелый человек способен понять его несостоятельность.
И в ту же секунду дверь отворилась и в таверну вошла Дефне, одетая в темно-зеленое платье, окантованное серебряной нитью, ее глаза ярко блестели. Попугай Чико, взволнованный ее появлением, принялся топорщить крылья и верещать:
– Дапни! Дапни! Чмоки-чмоки!
– Вот наглец! – Дефне повернулась к Йоргосу с Костасом. Ее энергичная реакция сразу же развеяла царившую в зале мрачную атмосферу. – Ясу!
Костас пошел ей навстречу, широко улыбаясь, несмотря на грызущее его изнутри беспокойство.
Его мать была крайне набожной. Сколько Костас себя помнил, она всегда была такой, но с годами религия стала все больше и больше влиять на их жизнь. На деревянных полках на белых стенах, в закапанных свечным воском углах стояли на страже иконы, взиравшие из незнакомого мира и молча наблюдавшие за происходящим.
– Не забывай, что святые всегда с тобой, – говорила Панагиота. – Наши глаза замечают лишь то, что у нас под носом, но со святыми все по-другому. Они видят все, левенти му[8]. И моментально обо всем узнают. Ты можешь обмануть меня, но не сможешь обмануть святых.
Подростком Костас мог часами размышлять над оптической структурой глаз святых. Он вообразил, что их глаза, совсем как у стрекоз, должно быть, способны получать 360-градусную картинку окружающего, хотя и подозревал, что мать не одобрила бы подобный ход мыслей. Лично он, Костас, был бы счастлив обладать свойствами стрекозы – например, иметь возможность парить в воздухе, точно вертолет, ведь именно этот уникальный полет вдохновил ученых и инженеров во всем мире.
Его самые яркие детские воспоминания были о том, как он сидит перед горящим очагом на кухне и смотрит, как мама стряпает, ее лоб при этом медленно покрывается тоненькой пленкой пота. Мама вечно работала, о чем свидетельствовали натруженные руки: мозолистые руки, с ободранными костяшками от жестких моющих средств.
Когда Костасу было всего три года, он потерял отца, который умер от болезни легких из-за продолжительного воздействия асбеста. Черная смерть от белой пыли. Минерал, добываемый на восточных склонах Троодос, в больших количествах экспортировался с Кипра. По всему острову горнорудные компании добывали железо, медь, кобальт, серебро, пирит, хром и золотоносные породы. Международные компании получали гигантские прибыли, в то время как в шахтах, на заводах и фабриках местные рабочие мало-помалу отравлялись.
Костасу понадобились годы, чтобы узнать, что жены и дети рабочих, имевших дело с асбестом, были также подвержены вторичному воздействию этого токсичного вещества. Особенно жены. Ползучее, медленное умирание без ясного диагноза, не говоря уже о материальной компенсации. Но тогда об этом еще ничего не знали. Никто и не подозревал, что рак, начавший разъедать организм Панагиоты, возник из-за того, что она каждый день стирала рабочую одежду мужа и обнимала его по ночам в постели, вдыхая белую асбестовую пыль, осевшую у него в волосах. Панагиота была больна, хотя люди, недостаточно хорошо ее знавшие, в жизни об этом не догадались бы, глядя, как она работает в поте лица.