Зауер кивнул головой Эльзе и неохотно вышел из комнаты. Оставшись наедине с Эльзой, Людвиг Штирнер вдруг стал серьезным.
— Это решено, фрейлейн Глюк?
— Да, это решено.
Штирнер задумался. Потом спросил:
— А я? Я не имею у вас ни малейших шансов на успех?
— Теперь меньше, чем когда-либо… Послушайте, Штирнер, вы, как мне кажется, единственный человек, который может рассеять туман во всем этом деле. Ответьте мне на несколько вопросов.
— Я вас слушаю.
— Можете ли вы объяснить мне тайну завещания?
— Она умерла вместе с Карлом Готлибом.
— Этот ответ не совсем удовлетворяет меня. И еще один, самый тяжелый вопрос: существует ли связь… между составлением завещания и внезапной смертью Карла Готлиба?
— Самая тесная: как только умер Готлиб, стало возможным предъявить завещание к утверждению и вступить в права наследства — это вам скажет каждый юрист.
— Или вы не хотите меня понять…
— Или вы из деликатности выражаетесь слишком туманно. Говорите прямо: не являюсь ли я виновником смерти старика?
Эльза покраснела:
— Вы сами виноваты, Штирнер. Помните, вы называли честность пороком… И мне трудно примириться с мыслью, что среди знакомых, которым пожимаешь руку…
— Есть рука, обагренная кровью невинного младенца шестидесяти лет? И с этакими руками я осмеливаюсь просить вашей руки…
— Послушайте, Штирнер, где же вы? Так нельзя. Мы давно ждем вас, — проговорил Оскар Готлиб, появляясь в дверях комнаты.
Штирнер неохотно поднялся и вышел.
— О чем он с тобой так долго говорил? — подбежала к Эльзе любопытная Эмма.
— Он мне предлагал руку, сердце и земной шар в виде свадебного подарка.
— И что же ты? Два предложения в один день! Счастливая!
— Эмма, ты знаешь, я отказалась от наследства, — сказала Эльза.
Эмма широко раскрыла свои глаза.
— Ну, и ты не умней Штирнера!..
Оскар Готлиб не умер, но неожиданная потеря наследства, которое ушло из его рук, потрясла его старый организм. С осунувшимся, почерневшим, опухшим лицом сидел он в кабинете известного адвоката Людерса и говорил, склонив голову набок и нервно покручивая в руках карандаш:
— Это дело о наследстве — какая-то сплошная чертовщина и нелепица. Может быть, мой сын Рудольф прав, утверждая, что тут одна шайка. Шайка преступников или сумасшедших. Судите сами. На другой день после вскрытия завещания я пригласил к себе Отто Зауера, юрисконсульта моего покойного брата, чтобы переговорить с ним о деле. Зауер, как близкое доверенное лицо покойного Карла, мог, как мне казалось, пролить свет на эту невероятную историю завещания. Но Зауер или действительно ничего не знал об изменении завещания, или не хотел мне говорить правды. Зато Зауер неожиданно сообщил мне другую новость — что Эльза Глюк отказывается от наследства. Я вызвал к себе Глюк, и она подтвердила это. У меня как камень свалился с сердца. Не прошло, однако, нескольких дней, как завещание было предъявлено в суд к утверждению тем же Зауером по доверенности Эльзы Глюк. «Что же вы делаете?» — спросил я его. Зауер пожал плечами: «Наследница изменила свое намерение».
— А Эльза Глюк? С ней вы говорили еще раз? — спросил адвокат, попыхивая сигарой.
— Говорил. Она произвела на меня странное впечатление. Какое-то каменное спокойствие на лице, тусклый взгляд, вялые движения, будто она не выспалась. «Фрейлейн Глюк, — говорю ей, — ведь вы же отказались от завещания?» — «Не знаю, не помню… может быть», — вяло ответила мне она. «Так зачем же вы подали завещание к утверждению?» Она удивленно смотрит на меня и молчит, молчит как убитая. Так я мучился с ней около часа. А потом она вдруг поднялась и, ни слова не говоря, вышла.
— Может быть, она изменила свое решение под влиянием жениха? — спросил адвокат. — Ведь Зауер ее жених?
— Я тоже так думаю. Но удивительно, что и этот жених тоже выглядит каким-то помешанным. Он мрачен, как туча, будто получение его невестой огромного наследства — страшное несчастье. Зауер мрачен, зол и раздражителен. Или он хороший актер, или они все там помешались…
Но как бы то ни было, — продолжал Оскар Готлиб, положив карандаш в карман и тотчас вынув его обратно, — завещание предъявлено, и надо бороться. Как ваше мнение, господин адвокат?