Маргрет представляла себе, каково сейчас морякам суденышек, оказавшихся посреди рассвирепевшего океана, однако никакого сострадания, никакого сочувствия к ним не ощущала. Она ненавидела этих людей за их трусость, их безразличие, за их нежелание подойти и выяснить, кто же там, на острове, жжет «костры спасения».
«Будьте вы прокляты! Погибайте вместе со своими чертовыми кораблями! Да, я останусь здесь еще на одну зиму и одну весну, и возможно, погибну. Но и вы достойны только гибели, ибо такие люди, как вы, в океан выходить не должны!»
Забравшись в свою хижину, она сварила свою традиционную «похлебку по-корсикански», потом еще поджарила большой кусок мяса и устроила себе такой обед, при котором можно лишь сожалеть, что ни в бутылке Бастианны, ни во фляге Роя не осталось ни капельки рома.
41
Ураган и шторм длились всю ночь и почти весь следующий день, и все это время Маргрет не выходила из хижины. Здесь, в тепле, сытно поев и хорошо выспавшись, она зачем-то приводила в порядок свои брюки наездницы, одну из уцелевших мужских рубашек, которые она берегла на пеленки для Роя-Младшего, свой кожаный матросский жилет… Даже сапоги, в которых щеголяла по палубе «Короля Франциска» и которые не решалась надевать на острове, теперь достала из сундука, старательно протерла и примерила. Однако обряжаться во все парадное не стала: к чему? Так, очередная волна ностальгии по кораблю, по Парижу…
Под вечер грохот океана затих, ветер улегся, моросивший доселе дождь окончательно прекратился. Маргрет надела свою тужурку из козьей кожи, козьи сапоги и пошла подышать воздухом. Но…
То, что она увидела, как только взошла на жертвенник, вновь заставило ее сердце сжаться: прямо у входа в фиорд… стоял корабль! Маргрет закрыла глаза, снова открыла… Нет, это не мираж! Неподалеку от фиорда, слегка покачивалось на волнах трехмачтовое судно. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что капитан его приказал бросить якорь вовсе не для того, чтобы спасать просившего о помощи островитянина. Одна мачта судна оказалась сломанной, и сейчас матросы поспешно обрубали ее. Паруса остальных мачт тоже были изорваны, а само судно, накренившись, дрейфовало и явно нуждалось в основательном ремонте.
Множество раз, и совершенно по-разному, представляла себе Маргрет встречу с кораблем-спасителем, но никогда сцена эта не выглядела столь обыденно; никогда появление спасителей не мерещилось ей таким, каким оно оказалось на самом деле.
Подбоченясь, герцогиня гордо стояла на высокой скале и спокойно смотрела вниз, на корабль. На палубе тоже заметили ее, и, забыв о сломанной мачте, о ремонте корабля, вся команда сгрудилась по правому борту. Матросы что-то кричали, прозвучало несколько выстрелов из пистолей.
Маргрет невозмутимо, неподвижно наблюдала все это представление и молчала. Она не стала на колени, благодаря Господа за спасение, не протягивала к пришельцам руки, не молила подойти поближе и снять ее – как это не раз представлялось ей, когда думала о том, как станет умолять моряков снять ее с острова.
Все еще подбоченясь, она стояла на высоком уступе жертвенника и спокойно смотрела на дрейфующий корабль, на его поникшие паруса, на сломленную мачту, которую матросы у нее на глазах, обрубив все канаты, сбросили за борт, и презрительно молчала.
Это были те самые трусы, которые пару дней назад даже не подумали о ее спасении и которых она прокляла. Теперь они здесь, у ее острова, жалкие и благодарные Небу, что уцелели. Если бы сейчас команда подняла паруса и увела корабль от острова, Маргрет даже не пыталась бы остановить их. По крайней мере, так ей казалось.
Увидев, что с судна спускают шлюпку, герцогиня, не спеша, пошла к хижине и переоделась во все то, что как будто бы специально приготовила для встречи. И когда четверо моряков во главе с капитаном вошли в фиорд и причалили к берегу у «форта», Маргрет, уже вполне по-светски одетая, с аркебузой в руках, мечом и кинжалом в ножнах, спускалась к ним. В аркебузе был ее последний заряд, который она берегла специально для того случая, когда нужно будет подать проходящему кораблю сигнал бедствия.
