– Вот где ты витаешь! – усмехнулась Ильдика. – Зачем тебе я, земная?
Я совсем смутился.
– Это так, в тебе больше правды, чем в моих философских изысканиях.
Она успокоила меня:
– Когда я пишу, тоже об этом думаю.
Я развязал ее поясок. Она двинула плечами, и ее длинное платье упало к ногам. Под ним ничего не было. Чудесно, что здесь не носят нижнего белья. Ее тело было как у лани, что увела в рай через залив Меотиду.
Есть женщины, в которых мужчина осознает свою суть. Любовь к ним преображает сексуальное наслаждение в порыв бесконечной близости. Мы ушли в начало всего, когда только создавалась вселенная.
Я очнулся.
– У тебя кто-то был?
Она испуганно глянула.
– Я тебя тогда еще не знала!
– Ты его любила?
– Нет. Он был сильнее.
– Кто, шаньюй? – вспомнил я разговоры.
Она не хотела говорить. Да и мне было невыносимо продолжать.
Я стал бесчувственным. Кто-то до меня обнимал ее дивное тело. Горечь ревности не отменима в природе. Она связана с жизнью и смертью.
Вдруг снова пронзила боль какой-то потери. Той, что не могла вылечить любовь Ильдики.
И не смог ответить на ее вопрошающий взгляд. Она отстранилась.
– Ты любишь другую!
– Как могу любить другую, ведь я даже не помню?
Только сейчас я почувствовал, что не одинок на этом острове.
Утром, когда я уходил от нее, показалось, что из каждого дома смотрят настороженные глаза.
К обители приближалась толпа бородатых «новых гуннов» в штанах с лампасами и с плетками. Он кричали из-за ограды:
– Прокл, отдай пришельца! Он насылает порчу.
– Судить его! Наш суд самый скорый и справедливый!
– Не имам его, – повысил голос старец. – Ушел.
– Отдай по-хорошему!
«Вот и все», – замер я. Глубоко спрятанный первобытный ужас, оказывается, никуда не уходил.
Старик повернулся к стене, что-то сделал, и стена медленно сдвинулась, открыв проход. Он втолкнул меня за стену, и она закрылась.
Здесь, в просторной пещере, горели свечи, был стол и кровать.
В полутьме и неизвестности, я еще раз пытался обдумать свое положение. Как же мне нужна Ильдика! Что-то во мне изменилось. С моей амнезией, опустившей меня на эту серую землю.
Мозг – это лабиринт, где возникают или исчезают нейронные цепочки озарений, порождаемые болью любви, требующей выхода, среди заторов мертвых предрассудков ума, не переварившего чуждый мир. Я пытался заглянуть за их углы, где скрываются гениальные прозрения.
Я вел что-то вроде дневника. На самом деле применял практику «делания себя», как исихасты. Не замечая, что пишу гусиным пером, вгрызался, словно киркой, в серые пласты мироощущения, за которыми чудилась исцеляющая ясность, и мысли нагромождались, опровергая друг друга.
«В душе гунна нет драмы, потому что все его естество боится ее. Он еще не воспринимает себя как отдельную личность».
«Интересы гуннов – обдурить смерть, уходя в коллективное. Отсюда парады войск, переодевания в карнавалах, пустые споры в политике, прятанье истины, иллюзия бессмертия».
Находя верные определения, фиксировал вспышки откровений, но утром все выглядело легким, слишком личным. И вдруг все стало ясно. Озарение пришло внезапно, помимо усилий кирки. Может быть, толчок дает нечто извне: мои прозрения возникают, когда перед глазами раскрывающий безграничную близость взгляд Ильдики?
«Передо мной не мир насилия, в нем таится некая основа, духовное тело, детское и нежное, которое нельзя не любить. Это Ильдика! Разве она – не воплощение гуннской души? Это она изменила меня. Я увидел мир иным».
«Вернулось чувство близости к миру гуннов, и того, что мешает! Оказывается, я был в полосе депрессии!»
Амнезия отступила неожиданно – моя темная судорога мысли исчезла. Это был выход из сна разума. Вдруг без усилий вспомнил прежнюю жизнь.
Выплыло детство в приморском городке, у ослепительного залива. Книги классиков литературы в большой домашней библиотеке, заполонившие душу, как мой сияющий залив.
Что это? Я хотел избавиться от амнезии, вернуть сознание. И вдруг понял, как это сделать. Приоткрыть окно в голубой безграничный мир, куда устремляется все живое.
Материнским теплом
моя родина вечно у сердца,
краем, где над городом море во мгле.
