По вечерам ГНИИПИ нежится —
течёт налаженный уют.
Покойники не первой свежести
лежат на улицах, гниют;
сочится кровь из щели в здании,
от крови вверх струится пар —
то зданье общества «Дознание»,
идёт, наверно, семинар.
Из окон книзу хищно свесились
копыта, когти и тела;
висит плакат «Долой ответственность
за уголовные дела»;
прохожий с перебитой мордою
трусливо держит свой карман,
и тихо плавает над городом
вонючий розовый туман.
А в нужный час, сверкая орденом,
начальству душу веселя, —
веселый малый с мятым ордером —
подходит к ресторану «Бля».
И он сидит, и пьёт до полночи.
Внезапно он приходит в раж.
Служебным рвением исполнившись,
он вынимает карандаш.
Он из кармана рвёт наручники,
свисток себе пихает в рот…
Ни лом, ни нож, ни бритва лучшая,
ни гиря гада не берёт!
Перед конвойными-гориллами
напротив Сени я стою,
а Сеня, сука криворылая,
сидит и шьёт мине статью.
Зачем я жил, зачем гулял же я,
зачем я в «Бля» пришёл с ножом,
зачем полушку я одалживал,
зачем заказывал боржом?