— Меня нельзя! — отчаянно завопил Стёпка. — Я отдам! Я амутру не прививал!
Хотя упоминание о страшной гнииповской болезни амутре, гнойном воспалении всего организма полностью, не должно было бы вызывать веселья, хохот потряс барак. Амутру здесь, несмотря на титанические усилия Сени, не прививал никто.
— Отчего же, можно и Стёпку… — загудели голоса. Сытые братья не хотели спорить. Отчаявшийся Стёпка решился на крайние меры и впопыхах совершил неверный шаг.
— Меня нельзя! — снова завопил он. — Я агент!!! За меня сам Сеня…
Но сообщить, чего предпримет начсучки в отместку за гибель сотрудника, договорить Стёпке не дали. Предполагаемый изменник пал, сражённый четырьмя топорами разгневанных родственников. Завтрак, из расчёта 226 грамм Стёпки на рыло, был обеспечен. Братья занялись текущими делами. Около сортира выстроилась очередь.
Собственно, в этот миг и начались события, еще раз подвергшие испытаниям многострадальное гнииповское население. В тот момент, когда очередь дошла до Овсея Кровяшкина, в сортир, проломав унитаз, влез Колька Серый. Голодный чемпион, проникнув в тайну братьев, решил последовать их примеру.
В доли секунды прикончив Овсея, дерзкий Колька, зажав труп в пасти, вихрем промчался мимо обалдевших братьев и пропал во вьюжном просторе за Кровянкой.
И пока озлобленные Кровяшкины давали патетические клятвы и по-собачьи нюхали заносимые снегом следы, Колька отменно нажрался и впервые за последние недели подумал, что жизнь не так уж плоха.
Затем настали тяжелые дни для братьев Кровяшкиных. Колька, а вослед за ним и Васька Жареный быстро пристрастились к нежной кровяшкятине. Чтобы не быть истребленными собственными и колькиным аппетитами, Кровяшкины сделали налёт на барак братьев Гавняшкиных. Гавняшкины отреагировали съедением шести братьев Сапляшкиных.
Так в ГНИИПИ появилось и распространилось людоедство. Жить стало страшно. По старым привычкам, чаще всего заготовляли мясо ночью, а жертвы намечали днём. Прямо на улице к гнииповцу подходили трое-четверо молодых людей или девиц, брали его в кольцо, и, уставясь на него глазами с расстояния в полметра, так что смрадный запах из ощеренных пастей бил несчастному в нос, оценивающе обсуждали:
— Энтот?
— Пойдёт… не отходи от его, а то опять перехватят.
Рассказывали страшные истории о гурманах, выедающих только икры или языки. Человечиной начали торговать на рынке. В Сучке быстро научились идентифициротвать погибших по любым останкам. Вместе с тем оставшиеся в живых заметно поправились и на людях всячески стремились выказать лояльность.
Однажды в чудесное морозное утро профессор Прахарягин шёл домой с толкучего Рынка, держа в руке завёрнутый в тряпку предмет. Навстречу ему спешил Сеня. Прахарягин важно поклонился и хотел было последовать далее, но Сеня, усмотрев какие-то неполадки в профессорской осанке, пересёк улицу и встал перед заслуженным деятелем.
— Энто чего? — с обычной деловитостью осведомился он, указывая на свёрток.
— Да понимаешь, Семён Вавилыч, — в отчаяньи вскричал Прахарягин, — вот прахаря с ремонта несу…
— Прахаря, говоришь? А кровь зачем оттеда каплет?
— Болячка у меня была, — плачущим голосом стал причитать Прахарягин, — когда мерил — сорвал… вот кровь моя, стал-быть, на землю льётся…
— Дай-ка сюда, — решительно сказал Сеня.
Он развернул свёрток. Глазам его предстал большой кусок ягодицы, поросшей рыжей шерстью. Сеня покачал головой. Тут же на месте Прахарягину выписали 15 суток, решив не прибегать к высшей мере ввиду прежних заслуг профессора.
Но особенно презрел все этические нормы Колька Серый. До поры до времени каннибализм старались скрывать из страха перед Сучкой. Колька же, в короткие сроки, нажив большой капитал на спекуляции человечиной, однажды вечером напился в «Бля», и, потеряв всякую осторожность, тут же за столиком съел принесённый с собою кусок мяса пятилетней девочки. Это переполнило чашу терпения властей. Утром на Колькино месте жительства пришли, чтобы вести его общать. Но Колька, отличавшийся быстрым умом, понял, что настала пора выполнить заветное решение. За час до прихода властей он ушел жить в канализацию.
