О чём говорили на совете отряда
Данко Холмов стоял на веранде и молча смотрел на подходивших товарищей. Это был высокий плечистый паренёк, лет тринадцати. У него были стройные ноги и сильные руки. Данко хмурился. Полные широкие губы его были поджаты, а тёмные, почти чёрные брови сердито топорщились над переносицей. Брови были тёмные, а глаза светлые, серо-голубые. И совсем необычными рядом с бровями казались волосы — русые, с пепельным отливом. Они свисали над высоким лбом двумя короткими растрёпанными прядками.
— Скорее! — крикнул Данко так, что Юра Поздеев, стоявший рядом с ним, вздрогнул.
Ребята побежали.
По дороге Саша успел рассказать им, что Сеня Волошин пожаловался отрядному вожатому — Борису, тот вызвал Данко и ругал его за беспорядки в звене. Данко сказал, что это последний раз и что теперь они будут следить за Петей Силкиным всем звеном. А на совет отряда их вызывают всех, так как будут обсуждать то, что они придумали сегодня.
Петя подошёл к вожаку звена, не глядя ему в глаза. Боясь услышать резкие и обидные слова, он начал говорить первый.
— Ну, что особенного? — сказал он. — Ну, яиц муравьиных насобирали. Ведь надо же для птиц. А без простыни как?
Данко, словно и не слушал его, обратился к Ване:
— Ты тоже?
— Мы вместе.
— Ведь знаешь: он неряха, недисциплинированный. Должен за ним следить. А ты…
— Значит, я тоже неряха, — сказал Ваня, нахмурившись. — И недисциплинированный.
Данко вскипел:
— Ты дурачка не строй! Ты не неряха. Ты просто плохой товарищ.
— Я?! — Ваня опешил.
— Разве ты не мог сказать ему, что нельзя? — начал наступать и Юра.
— Ну ладно, — огрызнулся Петя. — Что вы все на него набросились?
Тут уж в разговор вступил Саша.
— Ты, Петька, лучше помолчи, — сказал он. — Подумаешь, цаца какая! Мы ж все за тебя краснели, когда Борис ругал Данко.
— Обожди, — сказал Данко. — С ним мы ещё поговорим. А сейчас пусть скажет Ваня, почему он не помогает Пете исправляться. — Данко круто повернулся к Ване. — Ты ему друг или нет?
Ваня насупился:
— Сам знаешь.
— Никакой ты не друг. Вот Саша с Юрой — просто товарищи, а когда у Юры по физкультуре была двойка, кто его первый ругал? Саша. Кто первый помог? Саша.
— Буксирчик! — Саша горделиво хлопнул себя по выпяченной груди и весело подмигнул.
— Я даже сначала обижался, — смущённо сказал Юра. — Зато теперь у меня четвёрка.
— Ну и я бы помог, если бы умел. А тут как поможешь, если он… если мы неряхи?
— Данко, опоздаем, — сказал Саша.
— Идём. А ты, Петя, подумай. Мы ведь всерьёз… Пошли. — Данко двинулся к ступенькам, быстро сбежал вниз и помчался к клубу. — Догоняйте! — На бегу он поддел ногой мяч и сделал им такую «свечку», что восхищённые малыши, наверное, с полминуты стояли, задрав головы и дожидаясь, когда, наконец, мяч упадёт «с неба».
Лагерный клуб находился в низком и длинном дощатом здании. Зал, в который могла поместиться вся дружина, был украшен зеленью, плакатами и лозунгами. В правой стене зала была дверь, ведущая в живой уголок, в левой — вход в пионерскую комнату.
Только ребята вошли в зал, — к ним подскочила Маша Сизова и затараторила:
— У вас совет отряда, да? Поход в Антарктиду будут обсуждать? Это вы сами придумали?
Никто ей не ответил, Данко усмехнулся, а Петя сказал: «Пичуга!» — и все прошли мимо, в дверь, что была налево.
В пионерской комнате всё было торжественно и красиво. Под большими портретами Ленина и Сталина стояла знамённая горка — деревянная подставка для знамён, барабана и горна. На алом шёлке, украшенном золотой бахромой, светились лучи вечернего солнца. Лучи пронизывали шторы, и цветы, вышитые на полотне девочками из второго отряда, казались от этого живыми, напоёнными воздухом и светом.
