Когда я открыл глаза, в пещере было светло. Свет проникал сквозь вход и отверстие над ним. Веселов заваривал на печке травный чай, аромат его был восхитителен. Я вскочил, отряхиваясь от сена, Григорий дал мне тарелку мацони, и мы позавтракали. Еду Веселову приносили раз или два в неделю местные крестьяне. Они почитали его то ли за святого, то ли за духа-хранителя этих мест. Прихлебывая чуть горчащий чай, я спросил:
Из того, что ты рассказал мне вчера, я понял, что ты пришел сюда не Бога искать, а из-за несчастной любви, так?
А что, есть какая-то разница? - Григорий поднял брови.
Конечно есть! - воскликнул я. - Если бы ты провел в этой пещере тридцать шесть лет в поисках истины, ты определенно мог бы научить меня чему-нибудь.
Веселов посмотрел на меня испытующе и сказал:
-- Пойдем, я кое-что тебе покажу.
Он встал и пошел в глубь пещеры, где темнел узкий проход. Я последовал за ним. Мы вошли в проход, и я двинулся за Григорием на ощупь. Лаз привел в другую пещеру, длиннее и просторнее первой. В дальнем ее конце зиял пролом, в котором, на фоне голубого неба, виднелся силуэт сидевшего к нам спиной человека. Веселов усмехнулся: "Как видишь, я здесь не один".
Я подошел к пролому и увидел, что это высохшая мумия. Одежда на ней давно превратилась в пыль; мумия сидела в йогической позе - со скрещенными ногами, сложенными на груди руками в молитвенной позе и прямой спиной. Пустые глазницы смотрели прямо вперед - в бесконечное, открывавшееся из пролома небо. Выглянув из пролома наружу, я обнаружил, что выхода из него не было - сразу от края он обрывался в бездонную пропасть. По всему горизонту сверкала цепь снежных вершин. Я с изумлением рассматривал мумию. Она сохранилась очень хорошо и не издавала никакого запаха. Это была достойная смерть.
Григорий молча похлопал меня по плечу. Я взглянул на него:
Кто это?
Мой предшественник. Думаю, ему не меньше тысячи лет.
Почему он так хорошо сохранился?
Здесь очень сухой разреженный воздух. Кроме того, этот человек обладал сильной энергией, а она предотвращает гниение.
Как ты нашел это место?
Сначала увидел его во сне, а потом что-то при вело меня сюда.
У меня мелькнула в голове странная мысль, и я спросил, кивнув на мумию:
Не он ли привел тебя сюда?
Веселов улыбнулся.
Возможно, он. Уже здесь я несколько раз видел этого человека во сне и разговаривал с ним.
Как его звали?
Григорий не ответил. Я понял, что он не хочет говорить об этом, и задал не шедший у меня из головы вопрос:
-- Я тоже видел тебя раньше, но не во сне, а как бы в трансе. Ты показал мне вход в какую-то пещеру, похожую на эту. Тебе об этом известно?
Веселов покачал головой:
-- Нет.
Я почувствовал легкое разочарование. Григорий повернулся и пошел назад. Мы вернулись в первую пещеру, затем вышли наружу. День был солнечный и ветреный. Веселов, прикрыв ладонью глаза, смотрел вниз, на долину. Его длинные волосы и борода разметались по ветру. Пора было уже возвращаться, но мой главный вопрос к Григорию оставался без ответа. Старик угадал мои мысли; он заговорил медленно и проникновенно, слова его отпечатались в моей памяти.
-- Я не могу тебя ничему научить. Не потому, что не хочу, а потому, что никто никого ничему научить не может. То знание, которое ты ищешь, передать другому невозможно. До него нужно дожить. Ты хочешь измениться, стать другим, и это хорошо. Но посмотри на небо. Может ли оно измениться? Желает ли небо чего-то иного, кроме тех перемен, которые происходят в нем сами по себе, безо всяких усилий?
То, что живет в глубине твоего сердца, так же глубоко и бесконечно, как небо. Если ты обнимешь эту скрытую в тебе необъятность, что останется от твоих суетных желаний? Люди не догадываются о том, что они подобны небу, и живут, как кроты под землей. До всего того, что ты знаешь, ты дошел сам, и это знание принадлежит тебе. Все то, что ты хочешь узнать, придет к тебе, но за это тебе придется пролить немало крови. Так всегда было и будет, все остальное - только болтовня.
Слова Веселова что-то глубоко задели во мне. Я спросил:
-- Значит, другие совсем не могут помочь? А как же книги, учения, традиции - это что же, все ерунда?
