Чувствительность приборов, тонкость методов, изобретаемых им, ухищрения, с какими он старался проникнуть в тайну, все еще оказывались недостаточными.
- Больше, больше нужно иметь, этих тварей. Не могу я нашей далеко не совершенной аппаратурой уловить - что же происходит в их скоплениях. Полагаю, если увеличить количество протоксенусов, должна увеличиться напряженность создаваемого ими биополя и, может быть, только тогда чувствительность приборов окажется достаточной.
Протоксенусы были прожорливы. На их прокорм уходило все, что в последнее время удавалось добывать у Арнольдса.
У всех, кроме Ваматра, настроение падало. Нолан против обыкновения стал раздражителен, Бичет не так порывист и остроумен, а Эльда замыкалась в себе все больше и больше.
Что касается Ваматра, то он, казалось, получал особенное удовольствие, наблюдая, как в вольерах, расположенных в глубине лабораторного парка, постоянно шевелящаяся масса коричневатых, многоглазых протоксенусов сжирает уйму пищи.
- Что ты сказал? Ты сказал "Хук"? - переспросил Бичет, случайно услышав, как, стоя у вольера, Ваматр произнес: "Хук будет доволен".
- Я сказал "Хук"? Не обращай внимания, Бичет, - спокойно ответил Ваматр и сразу заговорил о том, что в то время больше всего занимало Бичета, - о способе уменьшить период развития протоксенусов в фазе нимфы.
Ваматр запомнил разговор с друзьями, не одобрившими его поиски покровительства Хука, и теперь редко упоминал о встречах со своим влиятельным знакомым. Он вынашивал план, который собирался выложить в тот момент, когда группа окажется в безнадежном положении. Казалось, такой момент настал. Ваматр уже готов был выступить со своим предложением, но Арнольдс опять раздобыл немного денег. Продержаться удалось, правда, недолго, но за это время Нолан все же добился успеха.
Закончив последнюю серию испытаний, Нолан пошел сообщить друзьям о найденном, наконец, коде излучения. Ваматра в лаборатории не оказалось, Бичет с Эльдой неотрывно следили за аппаратурой. Он решил подождать, пока они закончат опыт, и вышел в парк.
Вечерело. Было прохладно. Нолан поежился, почувствовав сырость старого парка, но в теплую лабораторию не вернулся. "Вот и все, - подумал он. Так обыденно и так тяжело. Годы исканий, срывы, сомнения, надежды, и теперь, когда результат получен, ничто почему-то не радует. А как ожидался этот день! Думалось, все в нем будет иным - светлым и немного торжественным... Сыро, холодно. Пусто. Вокруг и на душе. Не наполняет, а опустошает достигнутое. Неужели только в процессе самой работы, только в самом стремлении к цели и можно чувствовать удовлетворение?"
Шел он медленно, неслышно ступая по тропинке. Погасла трубка. Зажигалки в карманах не оказалось - она лежала там, возле излучателя. Он даже помнил, где именно, а возвращаться все же не хотелось. Почему-то вдруг неприятно стало думать о лаборатории - привычной, такой своей и всегда казавшейся уютной. Странно. Ведь там асе самое дорогое - Эльда, друзья, созданная им аппаратура, при помощи которой сделано открытие... Эльда теперь любит задерживаться по вечерам в лаборатории. С Бичетом. А иногда и без него. Бичет постоянно до ночи сидит за своим пультом, а теперь вот и она... Ждет, когда приедет Ваматр. Как бы поздно он ни вернулся, он хотя бы час, полчаса будет играть на скрипке. И Эльда не покинет аппаратную, пока не услышит его дикие, сумбурные импровизации.
Погасшая трубка и раздражала и утешала: можно было, посасывая ее, втягивать тонкий и горьковатый аромат. Нолан уже решил было вернуться нужна все же зажигалка, - а вместо этого сел на ящик, валявшийся у края площадки, на которой стояли вольеры с протоксенусами.
На площадке было светлее, чем в парке. Желтовато-серый закатный свет причудливо и тревожно расцвечивал траву, стволы старых деревьев, вольеры. С высоких кустов крушины боязливо и нахально пикировали воробьи. Нолан никак не мог понять, что их так пугает, почему, ухватив крохи просыпанного корма, предназначавшегося протоксенусам, они так стремительно спасаются в ветвях.
Кошка, жмурясь в косых лучах солнца, уже предвкушая аппетитный ужин, подбиралась к тому месту, откуда, по ее мнению, удобней всего было ринуться на пернатых воришек. Маленький пестрый хищник уже находился между просыпанным зерном и вольером, уже изготовился к прыжку, как вдруг все изменилось. Кошке стало не до дичи. Она выгнула спину, задрала вибрирующий хвост, шерстка ее встала дыбом. Яростно шипя, оскалив маленькую мелкозубую пасть, она как-то неестественно, боком, стала пятиться от частой сетки, за которой то свивались в клубок, то расползались в разные стороны полупрозрачные протоксенусы. Но отползти ей не удавалось. Впечатление было такое, что к скопищу этих созданий ее подтаскивала какая-то незримая бечева. Как завороженная, будто под гипнотическим взглядом змеи, она не в состоянии была отвернуться от них.
