Алесич встал, пошагал в бытовку, не оглядываясь.
Твердая, чуть влажная роба из толстого брезента показалась тяжелой. Пластмассовая каска сжимала голову. Пока Алесич поднимался по лестнице, останавливался несколько раз. Пот заливал глаза. Затекали руки и ноги. Были такие моменты, что думал, не устоит на лестнице, сползет вниз. Едва добрался до своей люльки. Постоял, отдыхая. Его обвевал прохладный ветерок. Алесич надеялся, что вялость скоро пройдет и он выстоит вахту. Сейчас начнут поднимать трубы. Перехватывать их крюком и ставить на место не так тяжело. И все же первую свечку он прозевал. Она затанцевала между металлическими балками. Чуть не огрела его по голове, когда он наклонился, чтобы перехватить ее. Снизу замахал кулаком мастер. Он что-то кричал, но что именно, из-за рева дизелей нельзя было разобрать. Вторую свечку Алесич подхватил удачно, поставил на место, а третью опять прозевал. Брал ее, кажется, по всем правилам, а она, как живая, выгнулась, ускользнула в сторону, затанцевала.
Гул дизелей стих. Мастер остановил подъем буровых труб. Махнул рукой Алесичу: "Слезай!.." Спускаться было легче, чем подниматься. Но усталость, вялость, все равно чувствовались.
- Что с тобой? - встретил его Рослик. - Может, ты того?
- Ночь не спал, - пожаловался Алесич. - Что-то с головой...
- Дыхни!
Алесич оглянулся. Бурильщики, толпясь у ротора, следили за ними.
- Отойдем, Степан Юрьевич, - взял мастера под руку.
Когда они по железным ступенькам спустились с буровой на землю, Алесич вяло усмехнулся:
- Слушайте, мастер, я одному дыхнул, так до сих пор лечится. Но тебе дыхну, а то и правда подумаешь. Запомни только, чтобы это было последний раз. Не люблю, когда меня нюхают. - Нагнувшись, он дыхнул в лицо мастеру. Еще? Или хватит?
- Хватит, - буркнул тот. - Идите спать, если и в самом деле не спалось... - Подался снова на буровую, но вдруг увидел легковушку - ехало начальство - и вернулся, поспешил ей навстречу.
Алесич зашел в бытовку, переоделся, прихватил с собой чей-то ватник и прямиком подался в рощицу. Под ногами шуршала подсохшая трава. На кустах орешника, как застывшие солнечные зайчики, светились редкие золотистые листья. Вышел на поляну, где вокруг дуба стояли обелиски. Алесич и забыл о них. Еще когда-то школьником приезжал сюда с классом, и с того времени ни разу не довелось здесь бывать. Вокруг стояла такая тишина, такой покой, что его потянуло на сон. Алесич присел под дубом, прислонился спиной к шершавой, пригретой солнцем коре. Кажется, если бы не стук крови в висках, заснул бы сразу. Он сидел, закрыв глаза, дышал воздухом, пропахшим прелыми листьями и подсохшей травой.
- Я думал, ты на вахте, - послышался рядом знакомый голос.
Алесич разлепил глаза и увидел Скачкова. Тот стоял перед ним - в кожаном пиджаке, в заляпанных глиной кирзачах, без шапки. Лицо и лысину прихватило солнцем, и они уже не были такими белыми, как тогда в деревне.
- Снял меня с вахты мастер, - признался Алесич. - Что-то нездоровится.
- Может, в поликлинику подбросить?
- Не-ет, - улыбнулся Алесич. - Я знаю свою болезнь. День-другой пройдет. Только бы удержаться.
- Держись...
- Не подведу, - поднялся Алесич. - Если не удержусь, Валерий Михайлович, то сам подам заявление. Так что... А как у вас?
- Не очень. Горим с планом. Вот приезжал, интересовался, нельзя ли ускорить бурение скважины.
- Они спешат. Только про метры и слышишь. Все подсчитывают. Про нефть ни слова. Будто она им и не нужна.
- Им нефть действительно не нужна. Бурильщикам платят за метры, за скорость. Вот и гонят. В данном случае никакого вреда от этого. Здесь все давно разведано, знаем, на какой глубине нефть, так что пусть гонят метры. Глянув на обелиск, сказал: - Вот и к батьке заехал. Представь себе, он был вдвое моложе, чем сейчас мы с тобой. Как подумаешь об этом, то больше начинаешь дорожить жизнью... Ну держись, я поехал. - Он простился и, держа руку перед собой, чтобы не цеплялась за лицо паутина, пошел на дорогу.
Алесич разостлал на траве ватник, прилег. Сквозь глухой натужный гул дизелей он слышал, как где-то близко, над самым ухом звенит пчела...
