— Я не совсем заслуживаю той высокой оценки, которую вы мне даёте. Право же нет. Если быть совсем честным, то моя хорошенькая дочь не единственная причина, по которой я живу в столь роскошном уединении.
— Я знаю.
— Знаете?
— Вы говорили. Вы сказали, что вторая причина — пустыня. Вы сказали, что любите её, как моряк любит море.
— Да, говорил. И это чистая правда. Но есть и третья причина.
— И что же это?
Он не ответил. Он сидел совершенно спокойно — руки на руле, глаза прикованы к бегущей навстречу дороге.
— Извините, — сказал я. — Мне не следовало донимать вас вопросами. Это меня не касается.
— Нет, нет, всё в порядке, — сказал он. — Не надо извиняться.
Я посмотрел через окно на пустыню.
— Кажется, сегодня ещё жарче, чем вчера, — заметил я. — Должно быть, уже перевалило за сотню градусов.
— Да.
Я видел, как он слегка поёрзал на сиденье, будто стараясь сесть поудобнее. Затем он снова заговорил:
— Впрочем, почему бы мне не сказать вам всю правду об этом доме. Вы не производите впечатления человека, любящего сплетни.
— Конечно нет, — сказал я.
Мы были уже совсем близко от заправочной станции, и он сбавил скорость почти до скорости пешехода, чтобы успеть договорить. Я увидел двух арабов; они стояли около «лагонды» и смотрели в нашу сторону.
— Эта дочь, — сказал он наконец, — та, которую вы видели, она у меня не единственная.
— Правда?
— У меня есть ещё одна дочь, на пять лет старше.
— И несомненно, такая же красавица. Где она живёт, в Бейруте?
— Нет, она живёт в доме.
— В каком доме? Неужели в том, который мы только что покинули?
— Да.
— Но я её не видел.
— Ну, — он резко повернулся и посмотрел мне в лицо, — может быть, и не видели.
— Но почему?
— У неё проказа.
Я подпрыгнул на сиденье.
— Да, знаю, — сказал он. — Это ужасная болезнь. К тому же у бедной девочки наихудшая форма. Известная под названием лепрозная анестезия. Она почти не поддаётся лечению. Будь это лепроматозная форма, всё было бы куда проще. Но, увы, что есть, то есть, и никуда от этого не денешься. Поэтому, когда в доме гость, она не выходит из своих комнат на третьем этаже.
Должно быть, к этому времени машина уже подъехала к заправочной станции, поскольку дальше в моей памяти всплывает то, что мистер Абдул Азиз сидит рядом, смотрит на меня своими умными чёрными глазами и говорит:
— Но, мой дорогой друг, не стоит так тревожиться. Успокойтесь, мистер Корнелиус, успокойтесь! У вас нет никаких, абсолютно никаких причин для беспокойства. Это не очень заразная болезнь. Заразиться ею можно только через интимный, самый интимный контакт с больным.
Я очень медленно вышел из машины и стоял на солнцепёке. Араб с обезображенным болезнью лицом ухмылялся, глядя на меня, и говорил:
— Приводной ремень на месте. Теперь всё в порядке.
Я полез в карман за сигаретами, но рука так дрожала, что я уронил пачку на землю. Я наклонился и поднял её. Затем вынул сигарету и кое-как прикурил. Когда я снова поднял глаза, то увидел, как зелёный «роллс-ройс» мчится по дороге уже в полумиле от меня.
