— Вот, смотри. Я же тебе говорила — цены очень хорошие! — раздался сзади громкий, срывающийся на пронзительный писк голос. Повернувшись, я увидел трёх молодых хохочущих девчонок, которые цеплялись друг за друга и указывали ярко наманикюренными пальчиками на большой рекламный щит с аппетитно сфотографированными блюдами и своеобразным приглашением: «Добро пожаловать на третий этаж, там обед и полдник ваш!».
Прозвучал мелодичный звонок, и двери последнего лифта, трясясь, распахнулись.
— О, давайте сюда!
Девушки, почему-то пригибаясь, быстро заполнили кабину и выжидающе смотрели на меня. Однако я предпочёл подождать ещё немного, чем ехать целых десять этажей в такой возбуждённой компании. Видимо, это их озадачило, так как вскоре взгляды девушек стали серьёзнее, задумчивее и словно затуманились. Что произошло с ними потом и как они прокомментировали моё странное поведение, я так и не узнал — двери сомкнулись и больше мы в тот день не встречались.
Вскоре подошёл лифт прямо напротив меня и, зайдя в кабину, я увидел своё затенённое отражение в большом зеркале — наверху из шести возможных работали только две точечные лампочки. Образ почему-то показался зловещим и излишне молодым или просто испуганным. Нет, такой я сам себе явно не нравился — очень даже хорошо, что никого рядом нет.
— Тогда вниз! — прошептал я и, не поворачиваясь, нажал клавишу первого этажа.
Как всегда, я проделал весь путь, стоя спиной к дверям, так как очень не любил, когда кто-то непременно хотел заскочить в кабину в самый последний момент помогать ему в этом или видеть разочарованный и даже обвиняющий взгляд. Однажды здесь же я помог одной беременной незнакомке, схватившись за резиновые оборки закрывающихся дверей, а на следующий день, на правой ладони появился болезненный нарыв, из которого я потом извлёк ядовито-чёрный и очень твёрдый кусок резины. Вот и совершай после этого добрые дела — нуждающихся в помощи всегда почему-то оказывалось несоизмеримо больше, чем меня одного.
Именно об этом я стоял, и некоторое время размышлял, неприязненно глядя на залапанные чьими-то отпечатками ладоней двери и зеркало. И что, скажите, пожалуйста, здесь можно было такое делать? Грязная, зашарпанная кабина, а кто-то дотрагивался до не пойми чего, а потом ещё наверняка этими же пальцами извлекал из пачки сигарету, чтобы засунуть в рот, или держался с кем-то за руку. Противно, негигиенично и непонятно, точно так же, как и многие мои коллеги, почему-то никогда не споласкивающие после посещения туалета руки и считающие это нормой. При этом они рассматривали как вполне приемлемое, протянуть их для рукопожатия и частенько удивлялись — чего это я постоянно, без видимой причины, споласкиваю руки. Чудаки, хотя если бы они узнали, что я ещё и протираю их потом влажными гигиеническими салфетками, наверное, вообще считали бы меня повёрнутым на чистоте.
Дрожание кабины прекратилось, лифт остановился и я повернулся лицом к дверям, невольно отметив, что створки держатся кривовато. Потом они медленно распахнулись, и я оказался в холле, где уже дожидалось человек десять. Именно поэтому мне и приходилось оборачиваться — пару раз выходило так, что какая-нибудь многочисленная компашка настолько стремительно заходила в лифт, что я не успевал оттуда выбраться. Возможно, они думали, что мне тоже наверх, раз, приехав на первый этаж, я стою спиной к дверям. Странные — кнопки, ведущей в подвал, не было и в помине. Так откуда же я мог сюда приехать, как не сверху?
Посторонившись и пропуская охваченных каким-то нездоровым ажиотажем людей, я поднялся по невысокой лестнице, приложил пропуск и, показав его же молодому и комично дёргающемуся в такт несущейся из наушников музыке, охраннику, вышел во внутренний двор. Здесь мне пришлось невольно остановиться и некоторое время с недоумением смотреть на множество рассыпанных вокруг бумаг с официальными печатями нашей организации, ярко синеющими с кажущихся сероватыми листов, большая часть которых плавала в паре крупных луж. Впервые приходилось наблюдать здесь подобный беспорядок, особенно если учесть, что в конторе все были буквально помешаны на безопасности — даже пустые листы по этим соображениям пропускались через уничтожители бумаг. Можно было, конечно, обратить внимание охранника на явный непорядок, но я посчитал, что это точно не моё дело, иначе потом не оберёшься хлопот со службой безопасности. Поэтому стараясь не наступать на бумагу, я зигзагами пересёк двор, вошёл в арку и, повернув направо, упёрся в опущенный шлагбаум. Чтобы его миновать, пришлось низко пригнуться, пытаясь не потерять при этом чувство достоинства, и вот я оказался на территории, где разрешалось курить.
