И ничего не произошло. Я сжал кулак посильнее, так, что округлые края кольца врезались в ладонь. Все то же самое — тишина. Никто со мной не говорит, пелена в глазах не появляется, кино не показывают.
— Не халтурь — приказала мне Павла Никитична.
— И не думал — даже немного обиделся я — Может, просто какие-то профессиональные хитрости для таких целей есть? Просто никто про них не рассказывал, потому что наставника нет. Судьбу местных Хранителей вы лучше моего знаете, а зарубежные со мной общаться не рвутся.
— Может и есть — согласилась отдельская уборщица — Знаю только, что твой предшественник мог вещи заставить показать свою судьбу. Раз он мог, значит и тебе это под силу.
— Такой вопрос — я разжал кулак и глянул на перстень — Это вещь точно из клада? Возможно дело в том, что она по своим характеристикам не соответствует моему профилю, именно потому ничего и не получается.
— Из клада, не из клада — какая разница? — недовольно буркнула сотрудница Отдела, увидела в моих глазах сомнение и добавила — Она в земле два десятка лет провалялась, потому, Валера, не наводи тень на плетень. Знаешь, по закону человека через пять лет признают без вести пропавшим.
— И? — изумился я — Какая взаимосвязь?
— Прямая. Где человек, а где перстень? В земле лежал? Лежал. Значит, он клад. Давай, работай.
Вывихнутая какая-то логика. Но спорить с этой леди мне по прежнему было не с руки, потому я снова сжал перстень, прикрыл глаза и мысленно признес:
— Слушай, покажи мне последнее, что помнишь перед тем, как попал в землю, и я от тебя отстану.
Ну и ничего. Разве что пить захотелось. Сейчас бы квасу или лимонада со льдом, чтобы испарина по стенкам стеклянного стакана стлалась, такая, с потеками. И ладно бы жара стояла, но на улице-то дождь идет.
А еще в ушах зашуршало. Как видно, кровь к голове прилила от умственных усилий. Нет, добром эти игры не кончатся, сосудик какой-нибудь от напряжения лопнет — и все, нет Валеры Швецова.
Вот в этот самый миг на звук и наложилась картинка, причем довольно невнятная. Я увидел желтую листву, устилающую землю, она-то, собственно, и издавала то самое шуршание. Причем чуть ли не в глаза мне лезла, и кроме нее почти ничего видно не было, разве что землю — серую, лесную, с еловыми иголками. Да еще изредка стволы берез слева и справа в поле зрения попадали.
Надо же. Все-таки получилось! Причем сейчас я смотрю, то, что просил — последние воспоминания предмета, сжатого в моей ладони. А что до странности картинки — все абсолютно логично. Я вижу то же, что и перстень, а он в тот момент находился на пальце своего хозяина, которому, похоже, крепко не повезло. Неспроста же так его волокут по земле, верно? Да и Павла Никитична упоминала о чем-то таком.
Через пару минут мои предположения получили прямое подтверждение — картинка перед глазами дернулась, и вместо осеннего желтого ковра мне показали серое небо, ограниченное земляными краями глубокой ямы. А еще услышал голос, сказавший:
— Ничего личного, Фома, просто бизнес. Покойся с миром. Или еще как-то, мне все равно.
А после сверху в яму полетела земля, та, которая спрятала перстень от всех на десятилетия.
— Ну? — прозвучал в ушах недовольный и грубый голос, который не мог принадлежать никому другому, кроме как непосредственно перстню — Ты доволен?
— Извини, но нет — твердо заявил я — Этого мало.
Сдается мне, этого Фому убили не просто так. За что таких, как он, в те времена в расход пускали? Каких таких? Так он самый что ни на есть настоящий бандит, о том говорят все факты. Тут тебе и погоняло вместо имени, и перстень-печатка, и похороны в безвестной яме. Классика жанра. Я сам веселые девяностые толком не помню, так как мал совсем был, но позже, в нулевых, не раз слышал разговоры отца и его приятелей о тех временах, потому представление кое-какое об этой теме имею.
Так вот — за что таких, как этот Фома, убирали? Либо за чрезмерную борзоту, либо за крысятничество, либо за лишние знания. Подозреваю, что здесь имеет место именно последний вариант.
Значит, мне надо увидеть то, за что Фому в яму определили, в этом вся соль. Именно это Павле Никитичне нужно, и пока она все не узнает, с меня не слезет.
