Может, в Поконе какой запрет есть? Или на самом деле авторитет отдела настолько велик, что кровососы не желают с ним связываться? Хотя, как по мне, Арвид вообще никого не боится. Скорее, я поверю в то, что когда-то были достигнуты определенные договоренности, которые в Ночи традиционно не нарушаются. Тут все стараются держать свое слово, потому что больно дорого вранье обходится.
Тем временем старичок бодро зашаркал по полу потрепанными шлепанцами, а мы последовали за ним.
— Ноги вытрите, да получше — прошипела София — Дождь на улице, если натопчете сильно, мне полы мыть придется. И вообще могли бы бахилки прихватить.
Ох, хороша у Боровикова оказалась квартирка! И по площади, и по содержимому, что на этой площади находилось. Если продать все то, что в ней висело, стояло и лежало, то, скорее всего, на полученную сумму можно приобрести себе средних размеров остров в Карибском море. Причем даже с населением.
Шлюндт мне тогда сказал, что этот господин собирает только предметы, связанные с Гражданской войной. Соврал, старый чорт, соврал. Помимо указанного, тут много всякого разного другого имелось. «Передвижники», Антропов, Караваджо и наброски Врубеля к «Демону» на стенах, холодное оружие трех-пятивековой давности в специальной витрине, кессинги с сильно не новыми монетами да медалями. И это только то, что в глаза бросилось, а ведь здесь не одна комната.
И, что интересно, все вещи молчат, ни звука не слышу. Хотя, оно и понятно — у них есть свой хозяин, я им не указ.
— Принеси нам вот эту вещь — велела София, сунув Боровикову под нос рисунок моего собственного производства — Немедленно.
— Сию секунду — покладисто пролепетал старичок, и устремился в одну из комнат. Через считанные секунды там заскрипели створки открываемого шкафа и что-то грохнулось на пол.
— Неуклюжий идиот — прошипела София — Весь дом разбудит.
— Обойдется — успокоил ее я — Не нервничай.
— Вот — из комнаты выбежал Боровиков, в руках у него я заметил ту самую брошь, что за последние дни мне не раз снилась — Принес!
— Хранитель, я сделала то, что было велено — обратилась ко мне вурдалачка — Теперь твой выход.
— Ну да — я облизал пересохшие губы. Цель была рядом, только руку протяни, но как же мне опять не хотелось отправляться в путешествие невесть куда — Все так.
Три, два, раз — я цапнул брошь с ладони коллекционера и тихонько сжал ее в кулаке. Сильно нельзя, можно порезаться или уколоться, такое добром не кончится. В крови большая сила, что-что, а это я за прошедшее лето хорошо усвоил.
Пол ушел из-под ног, тело на миг застыло в невесомости, а после я со всего маху упал лицом в снег. Колючий, холодный, пахнущий зимой и порохом снег.
Чуть левее от меня громыхнул взрыв, да так, что меня окатило землей, а в ушах зазвенело. Мало того — за ним последовала такая пальба, что я из сугроба, в который упал, передумал вылезать. Подстрелят еще мимоходом. Кто его знает, что будет, если меня какой-нибудь лихой красноармеец на мушку возьмет? А ну, как умерев тут, я и там, в квартире коллекционера дуба дам?
Не хотелось бы.
Знаю я, куда меня в этот раз занесло. Вернее, знаю, где именно застряла Софи де Боде почти на столетие. Она навеки осталась там, где ее нашла пуля — под Екатеринодаром, в том бою, который для нее стал последним в жизни. Да, ее победила не кто-то, а сама Смерть, но этой валькирии на подобные детали наплевать. Она знала, что рождена для побед, а не для гибели, потому, похоже, в нее и не верит до сих пор. А пока она в нее не верит, для нее нет Смерти. Вечный мат, благодаря которому она застряла в броши, которая была на ней в момент гибели.
Интересно, а как она влияла на владелиц этого украшения? Мне кажется, они совершали невероятные по смелости и глупости безумства, которые некоторых из них добром не заканчивались.
Зато Боровикову бояться нечего, он не целевая аудитория мадмуазель де Боде, потому и застряла брошь в его коллекции надолго.
— Вставай — прозвенел над моим ухом звонкий девичий голосок, а после в плечо вцепилась крепкая рука — Что разлегся? Вставай — и вперед, а то атака захлебнется! Надо наступать, еще чуть-чуть, и красные побегут!
