Осознание - страница 45

Это и есть венец всех человеческих попыток узнать Бога: понимание того, что мы ничего не знаем. Мы слишком много знаем — и в этом наша трагедия: мы думаем, что много знаем. Поэтому мы ничего не нахо­дим. Вот почему Фома Аквинский (он ведь был не только богословом, но и выдающимся философом) так часто повторял: «Все потуги человеческого разума по­стичь сущность одной-единственной мухи тщетны и напрасны».

НАЦИОНАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ

Еще немного о словах. Я говорил, что их возможности весьма ограничены. Следует добавить, что некоторые слова не обозначают вообще ничего. Например, я ин­диец. Предположим, идет война и пакистанские солда­ты взяли меня в плен. Однажды они мне говорят: «Мы сейчас отправляемся на индийскую границу; ты сможешь посмотреть на свою страну». Мы подъезжаем к границе, я смотрю вдаль и думаю: «Ах, моя страна, моя милая родина. Я вижу селения, вижу деревья и горы. Все это моя земля, моя родная земля!» Через какое-то время один из солдат говорит: «Простите, мы ошиб­лись. Надо проехать на десять миль дальше». Что меня так растрогало? Ничто. Я был сконцентрирован на одном слове — Индия. Но деревья — это не Индия; деревья — они и есть деревья. В действительности никаких границ и кордонов нет. Их придумали люди, а именно — глупые и алчные политиканы. Когда-то моя страна была единым государством; теперь она разделена на четыре части. Если пустить дело на самотек, таких частей станет шесть. Шесть флагов, шесть армий. Вот почему я никогда не салютую флагу. Национальные флаги — это идолы, я их терпеть не могу. Чему мы салютуем? Лично я салютую человечеству, а не флагу, вокруг которого столпились солдаты.

Флаги существуют только в наших головах. Во всяком случае, тысячи слов в нашем языке не имеют к действи­тельности ровно никакого отношения. Зато в наших душах они вызывают целую бурю эмоций! И мы начи­наем видеть то, чего на самом деле нет. Мы видим несуществующие индийские горы, видим индийцев — а ведь их тоже нет. Есть искусственное американское воспитание. Есть мое индийское воспитание. Но все это не очень хорошие вещи. В странах третьего мира много говорят о необходимости прививать людям культуру. Но что такое культура? Мне это слово не особенно нравится. Культура — это то, к чему вас приучили? Это те чувства, к которым вы наиболее склонны благо­даря полученному воспитанию? Но ведь тогда получа­ется, что вы не человек, а машина? Предположим, русская супружеская чета усыновила малыша-американ­ца и увезла его в Россию. Ребенок даже не подозревает о том, что он родился в Соединенных Штатах. Его научили говорить по-русски, он живет и умирает во славу матушки-России; он ненавидит американцев. Ре­бенок заклеймен культурой, все его естество пропитано духом национальной литературы. Окружающий мир он воспринимает не иначе как сквозь призму традиций своего народа. Хорошо, если к национальной культуре вы относитесь так же, как к одежде. Индианки носят сари, японки — кимоно, американки — еще что-то. Но никто не отождествляет себя со своей одеждой. А вот традиционная культура вызывает у вас куда больший пиетет. Вы ею гордитесь. Вас научили ею гордиться.

Надеюсь, читатель простит мне некоторую гиперболи­зацию. Один мой приятель, иезуит, однажды сказал: «Когда я вижу нищего или бедняка, я не могу не подать ему милостыню. Это у меня от матери». Его мать кормила всех неимущих, что проходили мимо их дома. «Джо, это не добродетель, а навязчивая идея. Весьма полезная, с точки зрения нищего, но все равно навяз­чивая», — ответил я.

Другой иезуит на закрытом собрании духовенства Бом­бейского архиепископства заявил: «Мне восемьдесят лет; шестьдесят пять из них я состою в ордене иезуитов. За эти годы я ни разу не пропустил ни одной меди­тации. Ни разу!» Возможно, это и в самом деле уди­вительное достижение, однако оно вполне может ока­заться еще одной навязчивой идеей. Если иезуит дей­ствовал машинально, то грош цена всем его стараниям. Красота поступка заключается не в привычном повто­рении того или иного действия, а в определенном отно­шении человека к тому, что он делает, в осознанности каждого конкретного поступка, в ясности восприятия и соответствии ответной реакции реальному положению вещей. Одному нищему я подам милостыню, а другому в помощи откажу. Я ничем не связан: ни воспитанием, ни прошлым опытом, ни традиционной культурой моего народа. На мне нет клейма — а если и есть, оно больше не имеет надо мной никакой власти. Если когда-то какой-то американец плохо с вами обошелся, если вас покусала собака или какая-то пища не пришлась вам по вкусу — вы запомните это на всю оставшуюся жизнь. Вот ведь что плохо! Необходимо освободиться от влас­ти неприятных воспоминаний. Не следует переносить опыт прошлого на настоящее и будущее. В равной степени это касается и приятных воспоминаний. Осо­знайте, что значит ощутить что-то сполна, затем выбро­сите это что-то и, не попадая под влияние прошлого опыта, шагайте дальше. С таким маленьким грузом вы легко пройдете в игольное ушко. Вы поймете, что веч­ная жизнь действительно существует: вечная жизнь происходит с нами сейчас — ведь сейчас неподвластно времени. И только тогда вы обретете жизнь вечную. Но наш груз слишком тяжел. Человек никогда не задается целью освободиться от него, не пытается выбросить все ненужное и стать самим собой. Не сердитесь, но я постоянно встречаю мусульман, которым их религия и Коран нужны лишь для того, чтобы от этой цели отвлечься. То же самое могу сказать об индусах и христианах.