Особый склад ума - страница 52

ловко уворачиваясь от проходящих машин, и шла по боковой улочке еще квартал до небольшого, хорошо затененного здания из шлакоблоков местной библиотеки, находившейся в стороне от кричаще-ярких магазинов, вытянувшихся вдоль хайвея.

Библиотекарь, пожилой человек, лет на десять старше ее, любил с ней пофлиртовать. Он поджидал ее прихода, взгромоздившись на высокий табурет за одним из окон, забранных решетками, высматривая, не идет ли она, и тут же без всякой опаски пропускал через двойные бронированные двери, запирая замок на два оборота. Притом что он был женат, его жизнь мало отличалась от жизни холостяка, так как его супругу интересовали только пара своих питбулей и судьбы телезвезд из мыльных опер. Он, словно комический Лотарио,[39] преданно следовал за Дианой от полки к полке, шепотом приглашая ее на коктейль, на обед, в кино — куда угодно, где, как ему свято верилось, он смог бы наконец признаться ей, что она — единственная истинная любовь всей его жизни. Ее эти знаки внимания и забавляли, и раздражали, и потому она осаживала его, но не слишком резко и говорила себе, что раньше умрет, чем наберется духу велеть бедняге оставить ее в покое раз и навсегда.

Читала она только классиков. По меньшей мере две книги в неделю. Диккенс, Готорн, Мелвилл, Стендаль, Пруст, Толстой, Достоевский. Она обожала Шекспира и греческие трагедии. Из более современных она лишь изредка удостаивала вниманием Фолкнера и Хемингуэя, причем Хемингуэя, скорее, из лояльности,[40] а еще потому, что ей нравилось, как подробно он описывал смерть. Смерть в его книгах всегда была романтической, героической, бескорыстно жертвенной, и Диану это как-то ободряло, хотя она понимала, что это всего лишь книжки.

Получив очередную стопку, она ускользала от своего библиотекаря, для чего с ее стороны требовалась известная изобретательность, чтобы увернуться от очередного предложения. Затем она шла по другой залитой солнцем боковой улице еще один квартал, чтобы выйти к старой, обшарпанной баптистской церкви. Рядом с ней росла пальма, одна-единственная на весь церковный двор, слишком высокая, чтобы давать много тени. Но зато у ее основания стояла деревянная скамья с треснувшим сиденьем, где Диана любила посидеть и послушать, как репетирует хор. Диана знала, когда начинается спевка. Голоса плавно, словно подхваченные ветерком, лились из церковного полумрака.

Рядом со скамьей стоял щит, на котором было написано:

За прошедшие месяцы пастор несколько раз выходил и пытался уверить Диану, что внутри гораздо удобнее, значительно прохладнее и что никто не станет возражать против того, чтобы она послушала репетицию, а внутри гораздо безопаснее, однако она неизменно отвергала подобные предложения. Что ей нравилось, так это ощущение того, как голоса поднимаются высоко над ней, устремляясь к теплу и к солнцу. Ей нравилось, что она почти не различает слов. Ей не хотелось, чтобы с ней вели беседы о Боге, а проповедник, с виду казавшийся славным малым, непременно захотел бы этим заняться. И самое главное, Диана не хотела обижать добряка отказом слушать его речи, сколь искренними они бы ни показались. Единственное, чего ей хотелось, — это просто послушать музыку, ибо, как оказалось, слушая счастливые голоса хористов, она забывает о боли, которая терзает тело.

Это, как она думала, уже само по себе маленькое чудо.

В три часа дня спевка заканчивалась. Диана вставала со скамейки и медленно шла домой. Регулярность ее вылазок, привычность маршрута, ее нынешний мелкий, семенящий шаг — все это превращало ее, и она хорошо это понимала, в легкую добычу. То, что ей до сих пор не попался ни какой-нибудь мелкий грабитель, который мог бы позариться на ее тощий кошелек, ни наркоман, которому могли бы пригодиться ее анальгетики, было удивительно и, как она думала с некоторым изумлением, возможно, было еще одним чудом, сопряженным с этими ее еженедельными прогулками.