— Но ее все равно расстреляли. Печально. Что ж, мужчины — они мужчины и есть.
И они обе улыбнулись.
— Это просто псевдоним, мама. В самый раз для моей рубрики.
Мать кивнула.
— Пожалуй, приму таблетку, — сказала она. — А завтра мы позвоним твоему брату. Пускай побольше расскажет нам о тех, кто убивает. Может, он в курсе того, почему те солдаты выполнили команду. Уверена, у него на сей счет имеется какая-нибудь теория. Это будет забавно. — При этих словах мать слегка закашлялась.
— Это было бы прекрасно.
Дочь протянула руку к подносу и открыла флакон с таблетками.
— Может, сразу две? — попросила мать.
Сьюзен поколебалась, но потом высыпала себе на ладонь две таблетки. Мать открыла рот, и дочь осторожно положила таблетки ей на язык. Затем помогла ей приподняться на подушках и поднесла к губам чашку с водой.
— Вкус ужасный, — пожаловалась мать. — А ты знаешь, что, когда я была маленькой, в Адирондаке[3] можно было пить прямо из горных речек? Просто наклонись, зачерпни и пей самую чистую, самую холодную воду. Вода была такая плотная, тяжелая… мы глотали ее, как пищу. Она была холодная. Чудесная, чистая и очень холодная.
— Да, ты мне рассказывала… — ласково улыбнулась ей дочь. — Много раз. Но теперь все не так. Все изменилось. И тебе нужно отдохнуть.
— А здесь жарко. Всегда жарко. Знаешь, иногда я не понимаю, что горячей — тело или воздух. — Немного помолчав, мать добавила: — Хотелось бы мне снова попробовать ту воду, хотя бы раз.
Сьюзен опустила голову матери на подушку и подождала, пока веки не затрепетали и не закрылись. Выключила лампу возле кровати и вернулась к себе. Коротко оглядела комнату, ища глазами какую-нибудь вещь, которая была бы не просто обычной и функциональной или хотя бы не такой бездушной, как револьвер на столе рядом с компьютером, а которая говорила бы о том, кто она, Сьюзен, или кем хочет стать.
Но она ничего не нашла. Кроме смотревшей на нее со стола записки:
ПЕРВОЕ ЛИЦО ВЛАДЕЕТ ТЕМ,
ЧТО СПРЯТАЛО ВТОРОЕ ЛИЦО.
«Ты просто устала, — мысленно сказала она самой себе. — Много работала, а сейчас сезон гроз и чересчур жарко». Жарко не то слово. Где-то над Атлантикой еще бушуют штормы, возникшие у африканского побережья, набравшие силу над океаном, и, приглядывая, куда бы обрушиться, они движутся на Карибы или, того хуже, во Флориду. Она подумала, что он вполне может двигаться к ним. Поздний шторм. Ураган. Старожилы Аппер-Киз говорят, поздние штормы в конце сезона хуже всего, хотя на самом деле какая разница. Ураган всегда ураган. Сьюзен постаралась взять себя в руки. Глупо пугаться какой-то анонимной записки, пусть даже она не смогла ее разгадать.
Несколько секунд она старательно пыталась поверить в эту ложь, а затем снова села за стол и схватила блокнот с отрывными страницами из желтой линованной бумаги.
Первый человек…
Может быть, Адам? Возможно, это связано с Библией.
Дальше пошло не так гладко.
Первая семья… Предположим, речь о президенте, но непонятно, что это дает. Затем ей пришли на память слова из знаменитой надгробной речи на смерть Джорджа Вашингтона: «Первый в дни войны, первый в дни мира…»[4] — и она повозилась с этой гипотезой, но быстро бросила. Она не вспомнила среди знакомых никого по имени Джордж. И тем более Вашингтон.
Сьюзен тяжело вздохнула, еще раз пожалев, что не работает кондиционер. Затем напомнила себе, что метод строится на терпении, и если не бросаться из стороны в сторону, то она справится. Она обмакнула пальцы в холодную воду, провела ими по лбу, потом по горлу, после чего сказала себе, что никто не стал бы подбрасывать ей зашифрованное сообщение, которого она не в состоянии разгадать. Иначе оно теряет всякий смысл.
Довольно часто кто-нибудь из ее постоянных читателей присылал ей записки, но всегда на адрес редакции и на имя Маты Хари. И на всех непременно был обратный адрес — часто тоже зашифрованный, — потому что все, скорее, стремились получить от нее признание своего ума и таланта, а не согласие на свидание. Правда, несколько раз ее все же поставили в тупик, но за провалом неизменно следовали новые успехи.
