Вечером они собрались в самом просторном классе, и Наталья Леонтьевна познакомила ребят с новой пионервожатой. Все уже знали короткую, но героическую биографию девушки из города на Неве. Ожидали, что она начнет говорить о тяжелых месяцах осажденного Ленинграда, о мужестве и подвигах защитников, но Люда вдруг неожиданно предложила:
— Скоро Новый год. Давайте устроим елку. С масками, с песнями, с игрушками. И давайте соберем теплые вещи для бойцов и командиров.
Через две недели после Нового года пионерские подарки были сложены в почтовые ящики. Вместе с носками и варежками ребята вложили письма, в которых просили дорогих воинов скорее разгромить немецко-фашистских оккупантов.
Посылки повезли в Котельниково Наталья Леонтьевна, Феня, Людмила и Миша с Ваней. Ящики положили на санки, а сами стали на лыжи. Девушки пустили мальчиков вперед. Всю дорогу они о чем-то говорили. Иногда громко, и тогда ребята останавливались, чтобы узнать, о. чем у них спор, но спутницы тут же замолкали и велели мальчикам двигаться дальше. И все-таки Миша и Ваня уловили из разговора, что Крылова поступает неправильно, одна уходит куда-то, не сдержав данного слова.
— Не могу, понимаете. Не могу я сидеть здесь, — горячилась Людмила, — когда фашисты терзают мой город.
— Но ведь идет наступление, — не менее горячо возражала Наталья Леонтьевна. — Наши уже воюют под Таганрогом, в Донбассе. От Москвы отогнали фрицев на 250 километров.
Ребятам все стало ясно в городе. Когда они сдали посылки на почту и вышли на улицу, Людмила сказала:
— Ну, а теперь прощайте.
Мальчики удивленно поглядели на нее, на Власову и Нарбекову. Те стояли печальные, даже слезинки заблестели у них на глазах.
— Ладно уж, проводим тебя до военкомата, — вздохнула тяжело Наталья Леонтьевна. — Хоть ты индивидуалистка, а все равно жалко с тобой. расставаться.
— Странная ты, Наташа. Я же не виновата, что вас оставили до особого. Наверное, роль сыграла моя специальность…
К военкому Крылова пошла одна.
— Куда это она? — спросил Миша.
— На кудыкину гору, — ответила Феня. — А еще в разведчики собираешься.
Скоро Крылова вышла. на крыльцо. Ее худощавое лицо светилось такой радостью, словно военком вручил ей от имени Президиума Верховного Совета орден или медаль.
— Все остается в силе! В семнадцать нОль-ноль уезжаю. Берегите моих малышей. Я за ними вернусь, как только победим. Миша, возьми мои лыжи. Они длиннее и пружинистее. Ну, а теперь давайте прощаться, а то мне к начальнику надо явиться.
Девушки молча обнялись. Ребятам Людмила пожала руки.
Возвращались грустными, молчаливыми. Перед хутором Наталья Леонтьевна наказала:
— Вы пре Людмилу особенно не распространяйтесь.
— Знаем, не маленькие, — по-взрослому ответил Миша.
…Дожили до весны, до новых хороших сводок. Наши. войска перешли в наступление под Харьковом. Повеселевший Зиновий Афиногенович снова каждое утро передвигал на карте красную ленточку. В колхозе шел сев. В прежние годы за такие темпы и председателю, и партийному секретарю давно бы влепили по строгачу, а теперь, когда в поле работали женщины, старики да пацаны, из райкома только сообщали, как идут дела у соседей, интересовались, когда закончат тот или иной клин.
В тракторную бригаду чаще, чем в довоенное время, приезжал комсомольский вожак машинно-тракторной станции Дмитрий Покорнов. В его большущей походной сумке, прикрепленной на багажнике велосипеда, кроме набора инструментов, были и реставрированные детали, и запасные свечи зажигания, и лампочки, и, как это кое-кому ни казалось странным, книги, газеты, бланки «боевых листков», «молний».
Миша, успевший невесть когда загореть, после школы пропадал на своем поле. На хромавшем Колумбе он возил трактористам воду и керосин. Иногда привозил какую-нибудь деталь для вставшей в борозде машины…
И, как ни туго было со временем, находил час-другой для учебников, для книжек.
Возвращаясь домой, он неизменно ставил в банку букет пахучих цветов на радость младшей Лиде. Старшие Валентина и Тамара почти не ходили в степь. Им хватало дел по дому. Да и надо было готовиться к экзаменам. На их замечание, что ему не мешало бы подольше сидеть за учебниками, брат успокоительно отвечал, что готов хоть сейчас тянуть любой билет. Мать, тяжело передвигаясь по избе, делала самое необходимое. Дочери освободили ее от печки, от полов, от стирки: она ждала ребенка. Глядя ночью или рано утром на ее утомленное лицо, в ее. большие глаза, наполненные ожиданием и боязнью, — все ли будет благополучно, — Зиновий Афиногенович ласково гладил жену по черным волосам и ободряюще шептал:
