Л когда убедился, что Федоров "клюет" на стремление к объединению всех антибольшевистских организаций, я больше всего об этом и говорил.
В ходе дальнейшей беседы я стал жаловаться на якобы имеющуюся у антоновцев тенденцию "вариться в собственном соку", ка плохую их связь с Москвой.
- Связь с вами, - подчеркивал я, - счастливое исключение. При вашем авторитете, с вашими связями теперь в Москве, где наблюдается тяга к объединению всех антибольшевистских организаций, можно добиться многого.
На Федорова это произвело впечатление. Мы с ним решили, что через несколько дней он поедет в Москву, чтобы связаться со своими друзьями руководителями кадетской партии.
В Москву он действительно поехал. День его отъезда был известен ВЧК через Смерчинского, которого я представил Федорову как своего помощника.
В Москве Федоров был арестован отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией.
Допрашивавший его Т. П. Самсонов говорил мне после, что от Федорова был получен большой интересный и очень важный материал.
Так успешно был пройден первый этап моего проникновения в ряды антоновцев.
По явке и паролю, полученным от Федорова, я пошел к другому антоновскому связному - дорожному мастеру Степанову. Договорились, что он направит меня вместе со своим провожатым на границу территории, занятой антоновцами.
Отправляясь туда, я взял с собой Тузинкевича как своего связного. Верхом на оседланных лошадях, приведенных Степановым, мы в сопровождении связного отправились в путь. По Тамбовскому уезду по направлению к городу Кирсанову мы проехали приблизительно двадцать пять километров. К вечеру приехали на какой-то кулацкий хутор на опушке леса. Хозяином был лесник, активный антоновец. Хутор служил явочным пунктом, расположенным уже на территории действий антоновцев.
Здесь меня ожидала большая удача: в это время на хуторе проводилось какое-то кустовое совещание, на котором присутствовало много антоновских главарей. В большой горнице сидело человек тридцать. Но самое главное, что в значительной степени определило успех всей моей поездки, было то, что проводил совещание Донской.
Увидев меня, Донской бурно выразил свою радость.
Сорвавшись с места, он бросился ко мне, обнял и расцеловал.
- Вот он, тот самый мой большой друг, - закричал он, - председатель воронежского комитета эсеров, о котором я вам сейчас говорил!
Я был председателем воронежского левоэсеровского комитета, но антоновцы меня считали председателем просто эсеровского комитета, без прибавления "лево". Так было во все время моего пребывания у них. Происходило это потому, что в антоновском мятеже тамбовские правые и левые эсеры объединили свои действия и называли себя просто эсерами.
- Вот это человек так человек! - продолжал кричать Донской. - Какую работу он развернул в Воронеже!
На заявление Донского, что я председатель воронежского комитета эсеров, я заметил:
- Поднимай выше! Я теперь и член центрального комитета.
- Да что ты? Когда же тебя выбрали?
- А помнишь, члены ЦК, приезжавшие в Воронеж, говорили о предстоящем всероссийском съезде? Ну так вот, съезд уже состоялся, там .меня и избрали.
Участники совещания с большим вниманием слушали наш разговор. Донской стал рассказывать о размахе эсеровской работы в Воронеже, свидетелем которой он был лично сам.
Все это - рассказы Донского о моей работе, сообщение о том, что я стал членом ЦК, - сразу же поставило меня среди присутствовавших на совещании в положение человека, которому не только можно и нужно доверять, но и выполнять его директивы.
На совещании мне как "члену ЦК" было предоставлено слово. Пришлось подробно говорить о международном и внутреннем положении страны, о единении всех антибольшевистских сил и о готовящемся в Москве съезде руководителей повстанческих отрядов.
- По всем вопросам, касающимся борьбы с большевиками, ЦК поручил мне переговорить лично с Антоновым, - подчеркнул я.
- Антонова нет, - заявили мне командиры.
- А где же он?
- В Саратовской губернии порядки наводит.
Сообщение о том, что Антонова нет, явилось для меня неприятной неожиданностью. Ведь основная цель моей поездки состояла в том, чтобы вывезти Антонова в Москву.
