Шварца поразило, что кровь, обнаруженная на его рубахе, совпала по группе с кровью Василия Квочкина, но он тут же объяснил себе это тем, что ему продолжают "шить липу". И когда Морковкин спросил его, а откуда же у него кровь, он ответил, что утром подрался с каким-то неизвестным парнем на улице и что кровь его.
В это трудно было поверить, зная, к каким уловкам прибегают преступники. И для Морковкина, и для Шумейко подобный ход подозреваемого удивления не вызвал. Огорчились они, чувствуя, что следствие выходит на зыбкую почву, на следах крови прочную базу под обвинение хулигана Шварца не подведешь.
Шварца вернули обратно в камеру, наказав надзирателям смотреть за ним, уж больно обреченно он выглядел, а сами стали обдумывать: а что же дальше?
- Шварц, Шварц, - думал Шумейко. - Это суть твоя или только фамилия? Может не такой ты черный, как кажешься сейчас?
Морковкин, осторожно посматривая на Шумейко, вытянул пачку "Примы", но чувствуя, что тому сейчас не до него, отважно чиркнул спичкой и, закутавшись в пахучий сноп дыма, сделал дельное и простое предложение.
Прикинули возможные версии. Их оказалось три.
Первая - убийство произошло на почве ссоры между таксистами.
Вторая - убийца Шварц.
Третья - Квочкина ударил неизвестный, находившийся в этом районе.
Последняя версия была неработоспособной, так, предложенной на всякий случай. Первая вызывала сомнения, поскольку таксисты были людьми не особенно вздорными, никто из них ранее по уголовному делу не шел, и склонности к ношению ножей, по свидетельству товарищей из таксопарка, не имел. К тому же очевидцев ссоры между ними не нашлось, а все пятеро в один голос утверждали, что убийцы среди них быть не может. Василия Квочкина уважали, немного ему завидовали, видя его расторопность, иногда ссорились, но по пустякам и легко, и также легко мирились.
А вот участие Шварца казалось вероятным. Хотя уже нашлись люди, подтвердившие, что Шварц, им хорошо знакомый, подошел к перекрестку в последний момент поглазеть, что там произошло, а до этого был в другом месте. В этом пункте своих показаний начал путаться и Федька, решивший, что Шварц мог и не быть убийцей.
В невиновность Шварца поверил и Шумейко, но это еще надо было доказать.
Бойкая продавщица винного отдела подтвердила, что Федька действительно брал у нее спиртное, знает она его давно, считает пареньком скромным. И что в тот же вечер приметила еще одного мужчину лет сорока, но кто он и имеет ли какое-то отношение к случившемуся, сказать не может.
Десять дней были использованы на поиски доказательства невиновности Шварца, так как вскоре и Морковкин пришел к выводу, что этот белобрысый паренек убийцей не мог быть.
И на десятый день Шварцу прочитали постановление об освобождении из-под стражи, вручили личные вещи и поздравили с тем, что против него снято подозрение. Шварц ушел, растерянно попрощавшись, но с его уходом проблем стало не меньше, а еще больше. Разве что следователи испытывали удовольствие от того, что определили невиновность Бориса.
Стало ясно, что следствие, вначале обещавшее быстро завершиться, окончательно зашло в тупик.
А пока проверялись знакомства Квочкина, опрашивались десятки людей. В жизни Василия открывались такие страницы, что будь он живой, он бы сам удивился давно забытому и тому, что чья-то память хранила это. Но все это не прибавляло ничего к уже известному и нужному. Биография Василия складывалась спокойно, врагов у него не было, потому что он был общителен и добродушен, любил своих двух дочек, ласково относился к жене, молоденькой, курчавой женщине. А она при встрече с Шумейко болезненно и пронзительно смотрела ему в глаза, будто надеясь, что этот серьезный старший лейтенант не только найдет убийцу, что волновало ее в последнюю очередь, а вернет мужа.
При встрече с этим взглядом Шумейко морщился, как от острой зубной боли, вдруг ощущал потребность порыться в ящиках стола, а потом, не выдержав тишины, решительно вставал и говорил сухо и официально, сам не узнавая своего голоса, будто только так и мог утешить боль кареглазой женщины, боль, которая гулко отдавалась и в нем.
