Об этом свидетельствует сам характер его возражений против индийской цивилизации. Если очистить их от журналистской риторики, то остается только естественное неприятие рациональным, витальным и практичным человеком такой культуры, которая стремится подчинить разум – надрациональной духовности, а жизнь и деятельность – чему-то более значительному, чем жизнь и деятельность. Философия и религия составляют душу индийской культуры, они неразделимы и взаимопереплетены. Весь смысл индийской философии, весь ее raison d’être[35], есть познание духа, его восприятие и отыскание способа жизни духом; единственная цель философии совпадает с высочайшим смыслом религии. Индийская религия черпает все характерные для нее ценности из духовной философии, которая освещает ее наивысшие устремления и окрашивает даже большую часть упрощенных форм религиозного опыта. Начнем с философии: что в ней не нравится мистеру Арчеру? Его первое возражение сводится к тому, что она чересчур философична. Второе заключается в том, что даже будучи совершенно бесполезным делом, каковым является метафизическая философия, она чересчур метафизична. Третье обвинение, самое позитивное и правдоподобное – эта философия ослабляет и убивает личность и силу воли ложными понятиями пессимизма, аскетизма, Кармы и переселения душ. Если разобрать каждое из обвинений по отдельности, то становится ясно, что мы имеем дело не с беспристрастным интеллектуальным анализом, но с преувеличенным выражением умственного неприятия и с фундаментальной разницей темпераментов и позиций.
Мистер Арчер не может отрицать – это было бы слишком даже при его несравненных способностях к нелепым утверждениям, – что индийский ум проявил чрезвычайно высокую активность и плодовитость именно в философском мышлении. Он не может отрицать, что знакомство с метафизическими концепциями и способность к достаточно тонкому анализу метафизических проблем распространены в Индии больше, нежели в любой другой стране. Даже человек среднего интеллекта в Индии способен понять и разобраться в вопросах такого толка, в то время как западный человек равного образования и одаренности будет так же бесплодно биться над ними, как мистер Арчер на этих страницах. Тем не менее, он отрицает, что упомянутые знание и гибкость ума прямо свидетельствуют о больших умственных способностях; «не обязательно», добавляет он, видимо, уворачиваясь от предположений, что поставил под сомнение умственные способности Платона, Спинозы или Беркли. Возможно, что это «не обязательно» и не является прямым доказательством, но это показывает замечательное и уникально широкое развитие умственных способностей и интереса применительно к большому ряду труднейших вопросов. Способность европейского журналиста к обсуждению с известной ловкостью вопросов экономики и политики или, скажем, искусства, литературы и театра «не обязательно» доказывает наличие у него великого ума, но демонстрирует высокий уровень развития европейского мышления в целом, широкое распространение информации и среднее умение ориентироваться в избранной области. Примитивность его воззрений и подхода к избранной теме может показаться наблюдателю как бы «варварством», но само по себе это все же свидетельствует о наличии культуры, цивилизации, высокого интеллектуального и гражданского уровня, равно как и достаточно широкого круга интересов. Но мистеру Арчеру нужно избежать подобного умозаключения в отношении Индии, а это материя более сложная и трудная. Он справляется с этим попросту: отрицая ценность индийской философии; для него деятельность индийского ума есть не имеющее себе равных прилежание в познании непознаваемого и в размышлении о немыслимом. А почему? Да потому, что в области философии невозможен «критерий ценности», это область спекуляций, неподдающихся проверке, и мысль здесь имеет мало ценности или не имеет совсем.
Тут мы подходим к действительно интересному и характерному противостоянию позиций, более того, к различию в самом складе ума. Уже говорилось, что это – скептическая аргументация атеиста и агностика, которая, вместе с тем, является крайним логическим выражением подхода, присущего среднему европейскому уму, подхода, по сути, позитивистского. В Европе философией занимались люди высочайшего ума, интеллектуальные плоды их занятий величественны и благородны, однако философия была отделена от жизни и при всей своей возвышенности и великолепии была неэффективна. Поразительно: в то время как в Индии и Китае философия охватила собой жизнь, оказала огромное практическое влияние на цивилизацию, стала костяком современной мысли и действия, в Европе она так никогда и не приобрела подобного значения. Философия оказывала влияние во времена стоиков и эпикурейцев, но только в ограниченной среде людей культурных; в наши дни наблюдается нечто вроде возрождения этой тенденции. Разумеется, можно говорить о влиянии Ницше, о воздействии на Францию некоторых французских мыслителей, о внимании общественности к философским взглядам Джемса и Бергсона – но это ничто по сравнению с воздействием азиатской философии. Средний европеец ориентируется не с помощью философии, а с помощью позитивного и практического здравого смысла. Он не презирает философию, как это делает мистер Арчер, но считает ее если не «человеческой иллюзией», то во всяком случае занятием довольно туманным, отдаленным от жизни и малоэффективным. К своим философам он относится почтительно, но ставит их труды на самую верхнюю полку цивилизации, откуда их могут доставать в чрезвычайных обстоятельствах немногие избранные. Он восхищается философией, но не доверяет ей. Платоновская мысль о том, что философы должны управлять обществом, ему кажется и фантастической, и непрактичной: именно потому, что философ имеет дело с идеями, он не может понимать реальную жизнь. Индия занимает противоположную позицию: риши, мыслитель, провидец духовной истины, считается наилучшим руководителем не только в делах религии и морали, но и в практических житейских делах. Просветленный провидец-риши есть природный руководитель общества; индиец приписывает риши идеи и мотивы своей цивилизации. Даже в наши дни Индия готова назвать именем риши всякого, кто может, открывая духовные истины, помочь ее жизни или с помощью конструктивных идей и вдохновения оказывает влияние на религию, этику, общество, даже на политику.
