Конечно, по закону я могла его сменить, но родители довольно долго успешно не подпускали меня «к системе». Я в самый последний момент получила номер социального страхования, чтобы подать заявление в колледж. Мысль чистить и так скудную биографию из-за того, что родители оказались непримиримыми хиппи, довольно раздражала. Так что я тщательно охраняла личные данные и документы и мучилась из-за этого. Совсем не хотелось проходить через это в Гранди.
- Извини, - сказала я, убрав ладонь с ее лица.
- О, я считаю, это очень красиво имя, - пыталась поддразнить Сьюзи. – Единственное и неповторимое.
- Чего ты хочешь? – спросила я, сузив глаза. – Как мне купить твое молчание?
- Хотелось бы дюжину тех шоколадных шахматок. - Она кивнула на блюдо под стеклянным колпаком.
Я тщательно завернула их.
- За счет заведения, - сказала я. Под заведением я подразумевала себя.
- Приятно иметь с тобой дело, Молюц…
- Тчч-тшш, - зашикала я, делая движение «рот на замок».
Сьюзи захихикала и освободила табурет.
- Можешь забрать свою посылку в любое время до трех.
- Что все это было? – поинтересовалась Эви, когда я проводила Сьюзи уничижительным взглядом.
- Ничего, - проворчала я.
Был только один человек, кто мог адресовать посылку на мое полное имя. Моя мать.
Посылка еще три дня оставалась на почте, пока я тихо бесилась и до одурения занималась выпечкой. В конце концов, я забрала ее из болезненного любопытства и желания не допустить, чтобы Сьюзи оформила посылку как невостребованную, открыла ее и обнаружила что-нибудь унизительное, что отправила мать.
- Ты собираешься ее открыть? – разрываясь от любопытства спросила Сьюзи, когда мы загрузили коробку в грузовик.
- Дома, - ответила я. – Как шахматки?
- Большую часть я взяла в «Стрижки и завивки», - ответила она, усмехнувшись. – Они пошли на «ура». Герти Гоган спросила, что такого я сделала, чтобы заслужить целую дюжину, а я сказала, что всего лишь помогла подруге. – Тут Сьюзи немного смутилась. – Конечно, некоторые дамы в салоне красоты не были в «Леднике» после того, как вы с Эви все там поменяли. Они до сих пор не слышали о тебе. Так что мы с Герти рассказали им все о тебе, твоем переезде и, слово за словом… - тут она затараторила: - у меня вырвалось твое полное имя.
Честное слово, сначала проговорилась мама Кары, теперь Сьюзи. Мне ли не знать, как «неболтливы» люди?
Я взорвалась:
- Сьюзи! Я думала, мы договорились!
- Так получилось, - провизжала она. – Это все из-за шоколада. Не могла мыслить ясно.
- Хорошо, раз так – месяц никаких шахматных привилегий.
- Но Мо!
- Месяц! – повторила я, забравшись в грузовик, и опустила окно. – Буду продавать тебе лимонные пирожные, но только!
Она сморщила нос от отвращения.
- Но я терпеть не могу лимонные!
- Я знаю! – крикнула я и уехала, закатив глаза.
В безопасности машины, скрытая полумраком, я открыла коробку от матери. Внутри я обнаружила очень длинное письмо, которое не стала читать, «Джунгли» Эптона Синклера[27], «Нацию фастфуда[28]», повареную книгу «Путь веганца» и пестро украшенный фотоальбом, полный наших снимков в более счастливые времена. Вот четырехлетняя я с разрисованным лицом – в нашей коммуне несколько месяцев жила боди-артер Люта. Там шестилетняя я сидит на плечах отца в тот момент, когда мы увидели Джерри Гарсию[29] на концерте. А на той фотографии мне девять, и мы с мамой стоим перед Верховным судом Миссисипи с плакатами «Спасем будущее!». К сожалению, я не могла вспомнить, за что мы протестовали.
На дне коробки было ее фирменное медово-овсяное печенье без сахара, коробка зародышей пшеницы, крекеры «Солнечная жизнь. Клетчатка для здоровья толстого кишечника» и пищевые добавки той же серии с подробной брошюрой, как заботиться о желудочно-кишечном тракте.
Мама потратила сто долларов за отправку, чтобы выслать мне печенье, антимясную пропаганду и слабительное.
