Основания русской истории(требуется редактура) - страница 28

Указание на Святополка, захватившего Киев, в качестве противника Ярослава (в соответствии со «Сказанием о Борисе и Глебе») с неизбежностью ставит вопрос о времени сложения и переработки всего этого комплекса сведений о событиях 1015-1019 гг., поскольку современник этих событий, оставивший их описание, Титмар, епископ Мерзебурга, сообщает, что к моменту смерти Владимира «его королевство» было разделено между двумя сыновьями, в то время как третий, Святополк, был заключен вместе с женой, дочерью Болеслава I, в темницу, из которой сумел освободиться только некоторое время спустя после

37 Успенский сборник…, с. 42-58.

смерти отца и тотчас же бежал к своему тестю в Польшу38. Факт этот чрезвычайно важен, поскольку объясняет, почему Святополк не принимал и не мог принимать участие в событиях, имевших место по смерти Владимира, вплоть до того момента, когда в результате поражения Ярослава на Волыни в 1018 г. Болеслав вернул его на несколько месяцев снова в Киев 39, о чем сообщает и ПВЛ [Ип., 130-131].

Но если это так, то как могли об этом забыть киевляне, жившие всего полвека спустя? Или же это означает, что «краевед» выполнял «социальный заказ» после 1115 г., когда произошла окончательная канонизация Бориса и Глеба в Вышгороде, когда было написано «Сказание…», а Святополк окончательно стал «окаянным»? Конечно, можно предположить, что Титмару было известно только о заключении Святополка в темницу вместе с женой и епископом Рейнберном, но не об обстоятельствах и времени его освобождения, что могло произойти ранее смерти Владимира, а его бегство в Польшу последовало только после поражения, нанесенного ему Ярославом у Любеча, однако всё это относится к области догадок. Между тем, вопрос этот связан не только со «Сказанием…», но и с текстом, который предшествовал включению в ПВЛ Повести об убиении Бориса и Глеба, поскольку в ней уже зафиксирована именно такая расстановка сил. Очень похоже, что она потребовала и значительной переработки (адаптации) рассказа о Ярославе и варягах в Новгороде, который представлен во фрагментарном виде, как и текст ст. 6524/1016 г., являющийся естественным его продолжением, известный в двух версиях - киевской [Ип., 129] и новгородской [НПЛ, 15 и 174-175], где у Святополка оказывается воевода Владимира «Волчий Хвост», упомянутый в ст. 6492/984 г. о походе на радимичей [Ип., 71] тем же «краеведом».

На этом странности не кончаются. Трудно понять причину, по которой автор, приведя Ярослава в Киев после Любечской битвы, посчитал нужным указать его возраст («бе же тогда Яро-славъ лет…»), который в Ипатьевском списке «по соскобленному» читается как «18», в Хлебниковском и Погодинском - «28», тогда как, исходя из итоговой цифры в 76 лет к моменту смерти в 1054 г., Ярославу к моменту вступления в Киев должно было быть 38 лет. В таком случае наличие во всех вариантах правильной цифры единиц - «8» - свидетельствует о попытках «омоложения» Ярослава позднейшими редакторами, старавшимися

38 Thietmari chronicon, VII, 73 (Назарета А.В. Немецкие латиноязычные…, с. 141).

39 Thietmari…, VIII, 32 (Там же, с. 142).

оправдать рождение у него первого сына только в 1020 г., что допустимо для 22-летнего князя, но совершенно невероятно для 42-летнего. Между тем, преклонный возраст Ярослава именно в этих пределах к моменту смерти подтверждается исследованием его скелета, равно как и сведениями о его врожденной хромоте («что приидосте с хромьцемь симь» [Ип., 129]) в результате подвывиха тазобедренного сустава40.

Статья 6526/1018 г., содержащая рассказ о поражении Ярослава Болеславом I на Волыни, на р. Буг (в результате чего Свя-тополк смог вернуться на киевский престол, где пробыл не более года41, после чего был окончательно изгнан Ярославом), занимает особое место в творчестве «краеведа-киевлянина». В ней достаточно явственно проступают использованные им тексты новгородского происхождения («посадникъ Костянтинъ, сынъ Добрынин», сбирание «скота» для варягов), завершение ранее обозначенных сюжетных линий, например, с Настасом Корсунянином, которого Болеслав уводит в Польшу, и даже собственные впечатления о неприязни киевлян «к ляхам», пришедшим с Болеславом II в Киев в 1069 г., которые он использовал, чтобы нарисовать картину бегства из Клева Болеслава I, что впервые подметил А.А.Шахматов42. Особый интерес вызывает здесь появление у Ярослава «кормильца и воеводы Буды» («и бе оу Ярослава корьмилець и воевода Боуды; и нача Буды оукаряти Болеслава, глаголя, да что ти пропоремь трескою чрево твое толъстое, бе бо великъ и тяжекъ Болеслав, яко ни на кони не моги седети, но бяше смысленъ» [Ип., 130]), описанного в столь типичных для «краеведа» выражениях, что сразу приводит на память созданного им же «воеводу Блуда» у Ярополка, задачей которого было предать его в руки Владимиру, после чего тот исчезает так же, как теперь - «Буды».