- Сойди. Пусть станет она.
Евфимия, не теряя стройности стана, сошла с помоста. На её место стала луноликая толстушка Ярославна и взяла государыню под руку.
Все, отвлёкшись от молитв, крестных знамений и поклонов, дружно обратили взоры к случившемуся. Дочь ближнего боярина Всеволожа, нареченная великокняжеская невеста, стояла внизу, приспустив очи, лик её пылал. Черно-белые плитки пола близ неё очищались от разноцветного скопища сафьяновых сапожек… Пустота, как вокруг Анастасии Звенигородской!
А служба продолжалась. Евфимия впервые заметила, насколько тесен и ветх главный храм Москвы. Сто с лишком лет не касались его каменные мастера. Кое- где своды подпёрты брёвнами. Некому в шаткое время радеть об общей святыне, всяк занят собой. Вот и Евфимия, отвлёкшись от богослужения, терзалась: за что бесчестье? Так всеприлюдно, так напоказ! В чём допустила просторожу? Чем вызвала опалу? Навсегда или на сегодня? Ежели на сегодня - перетерпеть, скрепя сердце. Завтра покаяться в чём невесть, заглушить обиду. Ежели навсегда… Вся надежда на жениха. Вернётся Василиус на щите, урезонит мать, он теперь семнадцати летний. Разлучаясь, впервые поцеловал в уста, прошептал: «Красота ненаглядная!» Волоокий, орлоносый Василиус! Быть за ним - её жребий. Проводив, грустно сидела перед зеркалом: кудри золотовидны, да не длинны, очи лазоревы, да невелики, живы - вот уж воистину! Нос, хвала Богу, прям. Рот не слишком-то сочен, вот бы как у Бонеди! Прошлась - стан хорош, росту чуть-чуть прибавить… В чём же ненаглядная красота? И ещё стыд накопился за год разлуки: нет тоски по Василиусу! Нет тоски, нет любви. То есть как же нет? Есть, но сестринская. Вместе выросли. За букварём сидели, как сестра с братцем. Покойный государь глянул и улыбнулся: «Жених с невестой!» Софья Витовтовна таких шуток никогда не говаривала…
Служба у Пречистой подходила к концу.
С неба на землю поверг Евфимию прежде простой, теперь же неразрешимый вопрос: как домой добраться? Прибыла в государыниной карете (свою на Софьином дворе отпустила), а отбудет… Не пешей же! Не допустит будущая свекровь окончательного бесчестья своей невестки. Вот сейчас отошлёт Ярославну-толстушку к бабушке, подаст знак Евфимии следовать за собой… Ан нет. Приложилась, как всегда, первая ко кресту, пошла об руку с луноликой Марьюшкой к выходу, на Евфимию не взглянула. Как потерянная стояла боярышня Всеволожа среди пустеющего собора. В богатом летнике шерсти белых коз пешей идти по пыльным кремлёвским улицам - поношение, да и только! В безвыходности надобно сыскать ход. Сыскивала, что бы ни приключалось в жизни. А тут кровь к голове прихлынула: нет решения! Подошла ко кресту в числе самых крайних, кажется, следом за старухой, женой дьяка Фёдора Беды, и пошла, словно зачарованная, из храма. Там, за высокими тяжкими дверями, - позор: боярышня Всеволожа пешая со всенощной шествует! Называется, великокняжеская невеста! Хоть бы кто место в карете предложил. Сколько ни ждала - никого! Расступились, как сверзли в тартарары. Исчезла для них, и всё тут.
Брат Ярославны-кубышки, внук Голтяихи, князь Василий Боровский всегда был приязнен и добр к Евфимии. Нынче всю службу зарился на неё и после, как вниз вошла, тоже метал взоры, а не приблизился, не предложил руки. Бледнел и - ни шагу к ней… Отчаявшись ждать, Евфимия тихо пошла к дверям.
Кто взял под руку? Обернулась. Анастасия Юрьевна, двоюродная сестра и врагиня Витовтовны. Боже, как постарела! Намаялась за год мужнина суда. Давно Евфимия её близко не лицезрела.
- Окажи честь, боярышня, воспользуйся моей колымагой.
Смешно называть так двухместную раззолочённую карету с большими слюдяными окнами, как фонарь. Обычно ездила она шестерней, на запятках двое рынд в голубых епанчах, из-под голубизны - казакины с серебряными снурками, а на головах высокие картузы с перьями и блестящими бляхами на лицевой стороне. Перед лошадьми - скороходы с булавами в руках, в щегольских башмаках, даже несмотря на слякоть. Ну, царица едет, никаких сомнений!
Евфимия улыбнулась:
- Благодарствую на приглашении, княгиня Анастасия Юрьевна!
