- Острожне?.. Острожне!.. Стуй!..
Евфимия придержала неподкованную Каурку, оборотилась на вёртком седле, с коего можно поражать стрелами во все стороны, опустила плётку, повисшую на мизинце, замерла в ожидании крикливой наставницы. До чего же шляхтянка отменно держится на едва объезженном жеребце!
- Язда конна бардзо добже! - по-атамански отчеканила среброкудрая дива. Огромные лазоревые глаза горели, яркие губы, округлясь, вытягивались в боевую трубу…
- Спасибо на добром слове, Бонедя, - ответила ученица на похвалу за своё наездничество.
- Пани Бо-нэ-дия! - вскинула подбородок полячка.
- Сколько же тебе лет, пани Бонэдия? - чуть прищурилась Всеволожа.
- Мам двадзесьця ляг, - объявила наставница с таким видом, будто ей вдвое больше.
- В двадцать лет всё успела! - уважительно вымолвила боярышня. - И замужем побывать…
- Была замэнжна, - подтвердила Бонедя.
- И из шляхтянки в разбойницу превратиться, - пытливо наблюдая за ней, продолжила ученица.
Отец перед отъездом в Орду рассказывал о распущенности краковской шляхты. Храбрость, бесстрашие сменились там попойками и бахвальством. Щегольство мужское достигло женских высот: шелка, бархат, сидение перед зеркалом, расчёсывание длинных волос, затейливое завивание их… Немудрено, что нелепое жёнство мужчин привело к омужанию женщин. Появились щеголяющие грубонравьем разбойницы, грабившие по большим дорогам. Среди них были и шляхтянки. Евфимия слышала, как посол краковский, пировавший у отца, говорил, что литовский князь Ягайло Ольгердович, женившись на королеве Ядвиге, потворствовал знати латинской, боясь потерять польскую корону, а паны обратили дарованную свободу во зло.
Иван Дмитрич против обычая не отсылал дочь на женскую половину при частых иноземных гостях. Она совершенствовала познания в языках латинском, немецком, греческом. Уезжая в Орду, он поручил Евфимию присмотру верных друзей. Ведь в доме остались одинокие женщины: помимо Евфимии - её старшая сестра, вдова князя Андрея Серпуховского, Анисья с дочкой Устиной, которую «тётка», будучи на год старше, стыдилась именовать племянницей. Вот и поселились с ними Супруги Мамоны: боярин Андрей Дмитриевич, ведающий в Москве дела своего князя Ивана Можайского, и Акилина Гавриловна. Он - книгочей, числолюб и мечтатель - опекунством не очень-то докучал. Зато Мамонше явилась блажь научить подопечную скакать на коне и владеть оружием. Вот и подыскала наставницу. И идут в примосковном сельце Зарыдалье, отчине Всеволожских, тайные занятия с беглянкой из Кракова пани Бонедей, что дерётся, как Соловей-разбойник.
При упоминании о её прошлом полячка подняла взор горе и спросила как бы про себя:
