Слепец по-зрячему решился править конём. Старшой охраны и Евфимия держались обочь. Удалый вершник скакал перед ним на игреней кобыле, дабы Василиусов жеребец бежал за нею след в след. Князь опустил поводья, а голову вскинул уверенно, будто он - только он! - повелевает движением…
После ночного постояния в деревне Толба к вечеру прибыли на Кубенское озеро. Вот она, Вологда! Ничем не памятная Всеволоже, кроме зла. Здесь сброшен был Косым с моста Григорий Пелшемский. Здесь, в кремнике, она делила с Неонилой тревогу за грядущее. И опасенья были не напрасны. Теперь княж терем вологодский - опять её пристанище. Перед какими бурями?
Запоздно, едва устроилась на ложе в той самой боковуше, где обитала при Василии Косом, едва смежила вежды, изнемогшая от долгой верховой езды, едва её коснулись призрачные виды, предваряющие сон, натужные страдальческие стоны разнеслись по терему, переходя в отчаянный животный крик… Евфимия вскочила, схватила паволочную накидку, зажгла свечу, вышла…
По переходу бежали мамки.
- Государыня рожает! - оповестила ближняя, промчавшись.
Всеволожа двигалась к опочивальне Марьи.
- Где государь? - оспешливо метались женщины. - Позвать?.. В своём покое?.. Будить?.. Сын! Третий сын! Сподобил Бог…
Из ложни Ярославны бабка повивальная вынесла младенца. Всеволожа подошла. Личика новорождённого не разглядишь при плохом свете. Сплошной орущий рот! Тельцем ядрён, весит, должно быть, фунтов десять.
- Васи ль Васильич не велел будить, - явился Кожа. - Утром поглядит дитя.
Евфимия ушла к себе. В ту ночь во сне её встревожила Раина очередным невероятным «привидением». «Голубонька! - ревела перед ней лесная дева. - Жаль рождённого на горе. Андреем назовут. Андрей Большой! Большой, да не старшой! Старшой - Иван. Он умертвит Горяя[14]!»
Утром, ещё к трапезе не звали, за Евфимией пришла сенная девушка от Марьи Ярославны.
- Княгиня хочет тебя видеть.
Боярышня, успевшая умыться и опрянуться, пошла к роженице.
Марья, вся в испарине, лежала на подушках. Дитя было при ней. Спало.
- Евфимья! - сделала кислое лицо внучка Голтяихи. - Прими признание: жалею, что вытащила тебя из геенны огненной в Кремле. Оставила себе кручину! Василий нынче заходил и даже не облобызал меня. К дитяти чуть притронулся. А вышел за порог, и, слышу, речи между ним и Кожей всё о тебе да о тебе…
- Дозволь поцеловать дитя? - спросила гостья. Марья не противилась.
Склонясь над будущим Горяем, Всеволожа распрямилась и сказала, отвешивая поясной поклон:
- Прощай, великая княгиня Марья!
- Стой. Что ты? - вяло удивилась Ярославна.
Евфимия ушла к себе, переоделась в сряду для верховой езды, накрылась понкой и покинула княж терем.
Идя по ранним улицам к Торговой площади, вкушая грудью дух берёзы после подцыменья в посадских избах, боярышня прикинула в уме: на донце калиты ещё остались тюгрюмовские деньги, чтоб купить коня и скромно пропитаться седмицы две, пока доедет до Москвы, там сделает клюку, минуя ищиков шемякинских, и в Нивны.
