- Куда тащишь паробка в войсковой сряде? - загляделся привратник во все глаза.
- Не паробка, лиходейку! К старшому государевой стражи.
А во дворе суета. Челядь носит кладь, грузит на телеги. В домовидный большой рыдван впрягают шестерню, умягчают сиденья полостями, подушками. Ношатай обронил тюк, развалил ткани парчовые по земле. Свора девок ну его облаивать!
Засадный сберегатель втолкнул пойманную в одну из бревенчатых служб.
- Подосланную схватил! Обрядилась воином, меч у бедра, камень за пазухой…
Старшой же государевой стражи и лиходейка глядят друг на друга и широко, радостно улыбаются.
- Фимванна!
- Василий Кожа!
Когда Всеволожа опомнилась, чудищи-великанищи след простыл.
Поздравствовались старые знакомцы.
- Нашего полку прибыло! - объявил княж воин. - Всё больше верных сюда стекается, что ни час. Я третьего дня из Мстиславля, где все вкупе: и Василий Ярославич Боровский, и Ряполовские, и Иван Стрига с Ощерой. Знаем: ты спасла княжичей. Хвала тебе! Мы намеревались общими силами сойтись в Пацыне. Вострепетал бы клятвопреступник! Из Брянска готовились нам в пособ Семён Оболенский, Фёдор Басенок. Вдруг вестоноша Данька Башмак пригнал с новостью: государь - на свободе! А в Брянск о том же весть сообщил Полтинка Киянин. Вот меня и прислали разузнать, как да что. Нынче государь просит сопроводить великую княгиню до Вологды. Сам едет в Кириллов-Белозерский монастырь вознести благодарственные молитвы за избавление. Тебе следует повидаться с ним. Только что вспоминал: «Не она бы, - говорит, - не осязать бы мне деток!»
- Не осязать? - дрогнул голос боярышни.
- Пойдём, в государев покой сведу.
- В такой моей непригожести? Дай время опрянуться…
- А, пустое! Что ему твой вид?
- Что ему мой вид? Кожа оторопело подскочил:
- Эк, ты как с лица спала! Успокойся. По достою хочешь перед слепым предстать, твоя воля. Мигом определю одрину, пришлю девок, опрянешься. Сряда у тебя есть? Вот и славно! Баньки не изготовлено, девки нагреют воды в корыто.
Он повёл её чёрным ходом в терем, по пути отдавая распоряжения. Боковушу отпер в подклете, велел наскоро прибрать. Челядинки явились румяные, востроглазые. Только что в переходах заливался их щебет, а узрев деву-витязя, прикусили языки, услуживали, вопросов не задавая.
Кожа, воротясь, обомлел:
- В нижегородском кремнике была как весна-красна, под Суздалем - ещё краше, а в Угличе - не найду и слов!
- Ты без слов проводи к Марье Ярославне, - попросила боярышня. - Прежде - к Марье. А после уж…
Кожа повёл без противоречий и всё-таки не без слов. Идучи, завёл повесть про Полтинку Киянина. Оказывается, сестра Василиуса Настасья, будучи замужем за Олелькой Владимировичем, князем Киевским, внуком Ольгерда Литовского, имела на Москве пролагатая, что носил ей молвки о брате, матери и делах московских. Вот этот-то Полтинка Киянин…
Кожа не досказал, ибо вступили в опочивальню Марьи. Уведомленная о Всеволоже, она сидела на одре в подушках, ждала. Княж воин тут же исчез.
- Ох, Евфимия! Стыд оказываться пред тобой в такой тягости. Теснота заточения из лица соки выпила.
Боярышня подошла, не чинясь, обняла Марью по-дружески.
- За детей Бог тебе воздаст, за наше избавление тож. Иона, молитвенник наш, поведывал, - отирала Ярославна потускневшие очи. - Сядь поближе, дай руку. Мы ныне, почитай, ровня. Обе - изгнанницы, страстотерпицы.
- У тебя - удел. У меня нет отчины, - напомнила Всеволожа.
- Ах, чужой удел, чужой город, всё чужое, - поморщилась Ярославна. - Брось скитанья, останься с нами, будь хоть ты - своя, - неожиданно предложила бывшая соперница.
- А Витовтовна вернётся? Мне несдобровать! - опять-таки напомнила Всеволожа.
- Ой, про государыню-мать Вася не столковался с Шемякой, - вздохнула Марья. - Боится злодей отпустить дочь Витовта!
- Тебе бы воспрянуть, Марьюшка! - приободрила толстуху боярышня. - Помнишь, как у Чертольи плела венки? Прыткой была молодкой!
- Девка кудахчет, а баба квохчет, - вздохнула Марья. И призналась: - Наговаривала мне воду Мастридия, упокойница, и смачиваться велела, чтоб князь великий взабыль любил. Ныне хоть и слепец, а затронет брюхо, какие уж тут привады?
