- Дозволь, князь, покинуть вас, - обратилась боярышня к Константину Дмитричу.
- Побудь ещё с нами, - попросил он.
- Ера, ера! - обрадовался Чарторыйский. - Ещё, ещё!
- Литовские жены менее приятны твоему взору, нежели наши? - спросил хозяин.
- О! - взмахнул рукой гость. - Татары держат жён в сокровенных местах, наши ходят по домам праздные, в обществе мужчин, в мужском почти платье. Отсюда страсти… У нас некоторые женщины владеют многими мужчинами, имея сёла, города, земли, одни временно, иные по наследству. Желая владычествовать, живут под видом девства или вдовства необузданно, в тягость подданным. Одних преследуют ненавистью, других губят слепой любовью…
- Платье-то на тебе наше, - перевёл в присутствии девы речь в иное русло хозяин.
- Платья, однорядки и кафтаны, - отвечал Чарторыйский, - радные паны причинают делать и многие любят носить ныне с московского обычая.
- Вы переимчивы, друже, - заметил князь.
- А вы? - вопросил Александр Васильич. - Жены русские, как и наши, носят на голове украшения, отделывают подол платья до колен полосами горностая и иных мехов, мужчины носят верхнюю одежду в виде немецкой.
Константин Дмитрич наполнил кубки.
- За дружество наше, Саня! Вместе пуд соли съели. Гость опорожнил кубок и очервленел ликом. Видно, напотчеваться успел не только в этой палате.
- Слышно, покинул ты псковитян? - спросил князь.
- Тьфу на них! - сплюнул в сторону Чарторыйский. - За моей спиной жили, как за каменной стеной. Вдруг сие не так и тоё не так! Ищут нового воеводу. Я ушёл к побратиму Шемяке. Привёл триста боевых людей кованой рати, не считая кошевых. Станут псковичи соколом ворон ловить и меня, Чарторыйского, вспомнят.
- В Литву тебе нет дороги, - вздохнул Константин Дмитрич.
- Се мне не трафит, - согласился литвин. - Под скипетром Казимира только шеей зад взвешивать! Зело зол! Дружница жидовка Эстерка ему прибавляет зла. То-то новгородцы не приемлют от него помощи!
- А предлагал? - обеспокоился князь.
- Предлагал, коли станут подданными…
- Буммм! - раздалось за окном. Константин Дмитрич прикрыл оконницу.
- Часомерье на Владычней башне извещает о полной ночи. Пора, друже. Благодарствую за приход. Утро вечера мудренее.
- За гостины - поклон! - обнял князя Чарторыйский.
- Обережь нужна?
- Моя ждёт внизу.
Друзья, пошатываясь, направились к противоположным дверям.
- Провожу тебя, князинька, - приняла руку старика Евфимия.
Пожелали друг другу покойной ночи. Прикрыв дверь хозяйской опочивальни, боярышня прошла через столовую палату в сени. Стол был пуст. Челядь разошлась. У ступеней, ведущих выше, в её одрину, Евфимия услышала шаги снизу. Тяжёлые, торопящиеся шаги. И вот густой шёпот позвал:
- Обожди, паняли Евфимия!
Всеволожа остановилась. Пред ней вырос Чарторыйский.
- Запону жемчужну на столе забыл…
- Пусто на столе, - сказала Всеволожа. - Пирник, стало быть, прибрал. Завтра у него спрошу…
Припозднившийся гость стоял, в упор глядя на неё. Видимо, не спешил откланяться. Жаждал продолжать беседу.
- В Вильне была, паняли?
Всеволожа покачала головой.
- Батюшка бывал, сказывал: столица Великого княжества Литовского состоит из дурных деревянных домов, деревянной крепости и нескольких церквей.
- То было давно, - пробасил Чарторыйский, не трогаясь с места.
- Пора на покой, гостюшка, - очесливо улыбаясь, стала боярышня на первую ступень своей лестницы. - Вельми поздно!
Он взял её руку для прощального лобызания, а после внезапь притянул к себе, охватил стан другой рукой.
- Брось старика… Едем ко мне… Княгиней будешь… Хозяйкой моего замку!
Объятия были не столь решительны. Всеволоже удалось выскользнуть, стебнуть оскорбителя по лицу и далеко отскочить.
- Пёсья мать, - тихо выругался литвин.
- Твой господин Свидригайло на предложения об измене отвечал оплеухами, - напомнила Всеволожа.
Александр усмехнулся, раскинул лапищи, пошёл на неё медведем.
- Подь до верху, не трону..
Он как бы освобождал путь к лестнице. Тут таился подвох: слишком близко предстояло пройти мимо жадных лап, готовых схватить. «Очами лжёт, а руками страшен!» - не двигалась Всеволожа.
Чарторыйский тем временем подступал… Вот приблизился… Вот занёс над ней великаньи длани… Ими он исторг жизнь из несчастного Жидимонта, отпершего на его подман. Евфимия увидела эти руки с вилами… Нет, над ней были руки Вепрева, занёсшего стальное трезубие… Страдный предсмертный крик потряс сени, весь терем княжеский. С переходов и лестниц понеслось топотание. В дверях зажелтели испуганные лица.
