Неонила, улуча свободный часок, сидела у забусевшего оконца и любовалась перстнем на безымянном пальце. Голубой камень в золоте, прозрачный, с переливом в фиолетовые оттенки горел ярким огоньком.
- Сапфир! - восхитилась Евфимия.
- Подарок от жисточки моего Романа, - вздыхала женщина.
- Этот камень ещё древние ведали, - пыталась боярышня отвлечь её от печальных дум. - Две с половиной тысячи лет назад царица Савская прислала с Голубого Нила царю Соломону сапфиры для изображения неба в своде Иерусалимского храма.
- На небе сейчас мой Ромушка, - сызнова вздыхала владелица сапфирового перстня.
- А бывают сии камни густого синего цвета, - продолжала Евфимия, - с бархатистым отливом, будто покрытые инеем.
- Мой милый сказывал мне вот какую басню, - оживилась наконец Неонила. - Поспорили драгоценный камень и золото: кто могущественнее? Пошли по Млечному Пути к Солнцу. Оно рассудит! А Солнце просит подойти ближе. Золото, приближась, покраснело, побледнело да и расплавилось. А камень вернулся твёрдым, как был.
Всеволожа по-доброму позавидовала своей прислужнице. У той есть чем вспомнить дорогое, хорошее. У боярышни же ничего при себе ни от покойного батюшки, ни от сестёр монахинь, ни от Акилины Гавриловны. Ни единой вещички!
По весне супостат Василиусов, как лихоядец, насытясь кровью в Великом Устюге, двинулся встречь судьбе. Дороги рухнули внезапно, пришлось полагаться на воду. Двигались Сухоной с низкими мелколесными берегами. Шалаш в корме лойвы обогревался жаровней. Простирай руки над жарким угольем, грей их до красноты, а сама трясись.
Из Сухоны перевезлись в Волгу. Доро-о-га! Не дорога - ямьё! От повапленной карети остались щепки. Вершницей ехать - не так бы зябла. Однако Васёныш упёрся и - ни в какую! Вспоминать о том недолгом, но лихом сухопутье - мурашки бегут по телу.
Наконец Волга! Это не тихая, смирённая княжеской смутой Сухона. За день там полтора судёнышка встретишь, здесь же то и дело - паузки, карбасы, лодьи, учаны, мишаны, бафты и струги.
У одного из причалов на голом берегу внезапь словно низкий лес вырос. «Вятчане! Вятчане!» - закричали на лойве. Вся помога Васёнышева дожидалась тут. На этих верных своих друзей он больше всего рассчитывал. Получил весть - вышли! - поспешил, презрев козни весны. И вот - встреча!.. Чёрная руготня огрязнила воздух. Вятские матерники оказывали искусство. Похвальба - выше головы! Богатырь вятчанин залеплял ею уши богатырю устюжанину: «Таку вяху отвесил, ажни тот окорачился!» Евфимия, слыша, понимала не всё и без крайней нужды не казала носа из шалаша.
Скоро с лойвой пришлось расстаться. Сызнова переместились с воды на землю. Вновь Бекшик-Фома принёс от князя отказ ехать ей верхом. «Тьфу!» - потеряла терпение Всеволожа. От коня сквозь седло - тепло, от карети сквозь дыры - стужа…
Радости-то было, когда, достигнув села Скорятина где-то близ Ростова Великого, женщины узнали от Бекшика-Фомы, что здесь остановка долгая. Однако встревожились: в двух-трёх поприщах (миновать лес да поле) стояла рать великокняжеская. Жди битвы! Только битва ещё будет не будет (ратные сходки чаще решаются миром), а в тёплой избе у печи тают все недуги. В искрёнок, печную выемку, можно положить варежки - высохнут! Васёныш захватил съезжий дом, выгнал владельцев и постояльцев. Пленнице же своей определил ближнюю избу в два оконца без изгнания жителей, старика и старухи. Очень хорошо! Хозяева, обиходив скот, взлезли на полати. Старик уговаривает старуху:
- Не храпи, татарам продам!
Неонила же, как в Великом Устюге в редкий добрый час, села у оконца, глаз не сводит со своего перстня.
- Васильки в пшенице! - шепчет, перевоспоминая любовь с Романом.
- Сапфир - символ правды, чистоты, совести, - склонилась над ней Евфимия. - В древнем Риме его считали священным. Жрецы храмов носили сапфир в своих перстнях неогранённым, но отшлифованным. Так он больше походил на небесный свод.
- Всё из книг черпала, аки из волшебного кладезя? - вскинула взор Неонила.
- Из волшебного кладезя, - подтвердила Евфимия. - Только кладезников у нас не жалуют. Вот казнён Иев Булатов…
