Но при медлительном характере Тиверия уладить то было не легко, и Деций оставался в Риме в ожидании, чем обрадует его цезарь, а в это время сам спешил вознаграждать себя всеми возможными удовольствиями, которых долго лишен был, живя в Галлии. Более же всего влекла его к себе игра, в которой он хотел отличаться как значительностью своих проигрышей, так и совершенным к ним равнодушием. А еще более искал он победы над женщинами, к чему неудержимо и алчно стремился, как бы совсем забывая, что скоро должен вступить в брак с дочерью именитого Требатия, богатой и блистательной Цинарой, обрученной ему с самого детства.
Как в том, так и в другом Деций Мунд старался превзойти всех, чтобы заставить себе завидовать и удивляться. В погоне за суетной славой первого мота и повесы он готов был на самые большие безрассудства и жил как бы в напряженном опьянении, которое ему надо было завершить самыми отчаянными актами высшего безумства… За городом у богатой вдовы Фаволии, которой нравилось презирать мнениями света, скоро был дан Децию предмет, достойный одушевлявшего его настроения. У нее он сделал с удивившим всех невозмутимым спокойствием два таких крупных проигрыша, какие едва ли снес бы спокойно самый большой богач этого круга, Персий, или три состояния проживший Фуфидий, и там же сплетник Мульвий и двусмысленный Зет разгласили враз две победы Деция над двумя известными всем своей красотою римлянками -- Феророй, по которой напрасно и долго томились, ничего не достигнув, Персий, Руфил и сенатор Помпедий, и над подругой Фероры -- Фелидой, светлые кудри которой воспевали в стихах своих Лолий и Фурий и получали за то вознаграждение от мужа ее, Педомия, и от ухаживавшего за нею вежливого Амфиона.
Этим успехом Деция Мунда, рассказанным вечером всем по секрету сплетником Мульвием и двусмысленным Зетом, было заинтересовано все общество, собравшееся у Фаволии, и историк Фунданий уже записал это на дощечки, которые всегда имел при себе в складках тоги. Но бывший тут грубый и дерзкий Орбелий, человек, которого лучше было бы не пускать ни в какое общество, но который между тем втирался повсюду и везде был способен затеять споры и ссору, не снеся этого, чтобы не дать Децию Мунду славы большого успеха у женщин, и забыв все, чем мог рисковать, произнес вслух, ковыряя в зубах:
– - Экая важность Ферора с Фелидой! Важно лишь то, что у них есть мужья, которые верят в их добродетель, да, признаться, и это не важно. Кто из людей именитых не любит себя обольщать, что жена его одного его любит!.. Эх; про Ферору не ты один кое-что знал и знаешь.
– - Ей всегда нужны деньги, -- подсказал Орбелию Мульвий.
– - Да, да, это правда, -- поддержал Мульвия двусмысленный Зет, и тут же добавил, что Ферора на днях призывала к себе процентщика Авла и напрасно старалась заслужить у него тысячу драхм.
– - Верно, -- ответил Орбелий, -- я видел чужеземных купцов, которые предлагают привезенные ими драгоценные ткани, и сказал себе: ну, теперь держитесь на страже, почтенные мужи священного Рима: жены вас потрясут и заставят податься казною или вашею супружеской честью.
Тут сплетник Мульвий сейчас и припомнил, что Ферора на днях приказала рабыням шить ей тунику из голубой тонкой ткани серебряной нитью.
– - Ну и, конечно, -- воскликнул Орбелий, -- она себе собрала, как и прежде сбирала, а Фелида… Она молодая подруга Фероры, но она не впервые уж ей соревнует, и я опасаюсь, что она слишком поспешно уронит цену добродетели в Риме, так что Фурию скоро придется размечать против многих имен ничтожные цифры, а Лелий и Фурний-певец станут петь про тех, которые сами о себе предпочитали бы всем разговорам молчанье.
И разговор, вступив на эту стезю, продолжался дотоле, что Орбелий с наглостью сказал, что для того, кто хочет и может тратить много денег, нет ничего удивительного приобресть в Риме ласки каждой римлянки.
Тогда одни гости отвернулись от Орбелия, а Фаволия сухо заметила ему, что он, верно, забывает, что и она тоже женщина и что он сидит в ее доме.
– - Нет, я это помню! -- ответил Орбелий.
– -Ты тоже не делаешь для меня никакого исключения?
