Игорек был счастлив.
— Ага, — мрачно сказал он, опуская глаза. — Стоит только подумать, что ты счастлив…
…как жизнь начинает тыкать мордой по грязным углам — как нашкодившего котенка. У нее было имя, не поддающееся нумерации. Найти вторую Стеллу Игорек не смог бы при всем желании — не было больше таких. Нежное имя она таскала на лице, как герцогиня — породистую кошку на руках. Немытые тусклые волосы убирала за остроконечные ушки, держала сигарету зубами, носила на шее клетчатый платок, но не переставала быть Стеллой — в выпуклых синих глазах горело по звезде, высокий лоб сиял.
Игорек попал в омут. Он выполнял всю известную ему программу — прогулки, романтика, цветы, разговоры, даже стихи.
Стелла молчала и только просила купить ей то шаурму, то беляш. Игорек сменил подход — пригласил ее на байкер-съезд, вытащил в поход на зеркальные озера, одарил билетами на концерт раз в десятилетие прикатившей в город группы.
На байкер-съезде Стелла доказала, что умеет пить, на озерах и концерте дело обстояло не лучше.
Игорек поклялся, что не позвонит этой девке больше ни разу. Позвонил на следующий день и пригласил к себе в гости. Его мама, мудрая великолепная мама, должна была посоветовать, что можно сделать с такой девчонкой.
Мудрая мама сказала — где ты ее откопал? И еще — чтобы я больше ее здесь не видела.
Игорек ушел в подполье. Стелла проявила сочувствие и познакомила его со своими друзьями. Среди них, обладателей лексикона в двадцать слов, Игорек снова превратился в того самого ботаника-первоклассника. Блестящее знание двух языков и набитый информацией мозг ему ничем помочь не могли. Это была не его среда и не его законы. Он не мог отличиться силой и жесткостью, не понимал половину шуток и откровенно скучал в окружении людей, подолгу решающих, что выгоднее — пять литров пива или две бутылки портвейна.
— Может, я и предвзят, — подумав, сказал Игорек. — Может, я слишком много о себе думал. Но мне показалось, что нечего ей с ними делать… это же серость, тупость и рвань. Они никогда меня ни во что не ставили, а я этого не заслуживал и был лучше, умнее, полезнее, чем они, в десять раз.
Он так и сказал. Сначала ей, а потом, когда она передала это остальным, оказался вынужден сообщить то же самое под прицелом нескольких пар глаз. Она тоже смотрела на него с презрением и отвращением — глазами-звездами, несколько затуманенными алкоголем. Бить они все умели куда лучше, чем Игорек защищаться. Его быстро опрокинули на землю, и там, стоя на четырех, он получил такой удар в лицо, что ресницы влипли в глаз и кровь закапала так часто и горячо, что казалось — вспороли глотку. Игорек смотрел на расплывающуюся землю, пытаясь заставить легкие дышать, но те словно слиплись, и по рукам поползла морозная мраморная жуть, а колени пропали вовсе. Его били долго — по бокам, спине, ребрам, почкам, локтям, плечам.
А потом, подхватив с двух сторон, обмякшего, безвольного, выволокли на рельсы за гаражным кооперативом и оставили, предусмотрительно сняв с него яркую куртку.
Игорек помнил, что эти чертовы рельсы превратились для него в неприступные замковые стены. Как ни пытался он выкарабкаться, слабость и тошнота откидывали его назад.
— Это было как во сне, — поделился Игорек. — Мне как-то снилось, что я в зыбучих песках… И я так боялся. Не того, что умру, а того, что знаю — умру.
— И ты решил, что ты умер? — уточнил Крис.
— Нет, я умер — электричка… — сказал Игорек. — А потом встал. Рука у меня оторвалась. Ее я положил рядом с телом и ушел. Я пошел искать телефон, потому что сразу понял, что должен позвонить тебе.
— И что ты хотел у меня попросить?
Игорек завернул крышечку на бутылке.
— Я хотел, чтобы она узнала — ей не удалось от меня избавиться. Я не исчез и в любой момент могу появиться перед ней снова. Я чувствовал, что никогда теперь не исчезну до конца.
Крис запрокинул голову и прикрыл глаза. Сквозь ресницы лилось холодное еще, но уже яркое солнце. Странное солнце. Будто неживое. Прощальное.
— Пойдем, — попросил Игорь. — Скажем?
— Нет, — ответил Крис и выпрямился. — Я с тобой не пойду. Я занимаюсь умершими, Игорь, а ты к ним отношения пока не имеешь.
