Нож потихоньку вырывался из окровавленных рук Арчи и погружался все глубже.
«Я продал душу дьяволу, — безразлично подумал Арчи. — И он пришел получить свое».
Как только Арчи вонзил в себя нож, все изменилось. Огонь взметнулся вверх и потемнел, заполнив тенями каждое углубление в пещере. Чакмооль перевел взгляд с Джейн на статую.
Пламя лизало изваяние: нарисованные вокруг глаз круги сгорели, исчезли головной убор из перьев и ожерелье из черепов в руке. Вместо них из огня стала выступать другая статуя — человеческая фигура без всяких украшений. Она возвышалась над чакмоолем, и пещера застонала, когда стена позади статуи растянулась. Фигура вошла в огонь, и пламя приникло к ней, облепило со всех сторон, отбрасывая противный темный свет и разрывая нити раскаленного камня, которые все еще соединяли статую со стеной.
— Ометеотль, Тецкатланекци, ин тейокойани, — проскрипела статуя. Она начала расти, и по ней пошли трещины, которые словно раствором заполняли языки пламени.
Джейн обожгло волной жара, и она невольно со свистом втянула в себя воздух. Перья ее накидки превратились в тысячи язычков пламени. Она закричала, скатилась с алтаря и неловко упала на землю, пытаясь сбить пламя. Великолепная накидка дергалась во все стороны, стараясь оказаться подальше от горящей статуи. Одно за другим перья взрывались, оставляя крошечные облачка дыма.
Огонь перепрыгнул с перьев на чешуйчатые болячки на руках Джейн и сжег брови на ее лице.
«Нет! Ведь меня же исцелили, — подумала она. — Чакмооль исцелил меня, и мой путь…»
Однако болячки не исчезали — только почернели от огня. Пламя лизало их и пробралось под накидку, обжигая жесткую корку болячек на спине. Потом загорелось лицо, и сквозь языки пламени Джейн смотрела, как статуя схватила чакмооля и вырвала его сморщенное сердце.
— Чувствуешь, как нож приближается к сердцу? А ты приближаешься ко мне. — Очертания Ометеотля расплывались. Арчи видел только ненасытное любопытство Древнего бога — то же самое любопытство, с которым смотрел на него Уильям Уилсон, когда спросил: «Где была твоя душа?»
Нож проник в сердце.
У Арчи потемнело в глазах, в лицо ударила волна жара, принеся с собой острую вонь горящей плоти и паленых волос.
— Джейн! — взвыл Арчи, и его тело, лежащее на алтаре, изогнулось дугой. Обсидиановое лезвие вошло в грудь по самую рукоятку. — Хелен… Я сделал все, что мог.
— Хочешь в последний раз посмотреть на дочь? — спросил Ометеотль. Конечно же, Арчи хотел. Джейн каталась по полу, охваченная темным пламенем. Позади нее стояла громадная статуя, за которой стена пещеры растянулась и прогнулась, словно раскаленная пуповина из камня. Огонь лизал чакмооля, и у Арчи заболели уши от шипения капель дождя, падающих в огонь. Глаза застлала пелена, словно пещера наполнилась паром, и сквозь непроглядный туман Арчи на мгновение увидел Джейн — здоровую и невредимую, как ветром обдуваемую темным пламенем.
— Видишь, она жива, — сказал Ометеотль. — Немногим улыбается счастье увидеть такое приятное зрелище перед смертью.
Чакмооль вопил в железной хватке статуи, которая схватила его одной горящей рукой за горло и приподняла над землей. Вспышка обжигающего света вырвалась изо рта статуи, когда она проглотила сердце чакмооля. Пламя полыхнуло до потолка, и Арчи увидел лицо Хелен.
Каменные нити, привязывавшие статую к стене, лопнули, и появилась дыра, отверстие тоннеля, который вел прямо в ад. Или в Миктлан — Арчи разглядел пустыни, нагромождение горных пиков и маленькую красную собачку, терпеливо ожидающую его.
Арчи, спотыкаясь, пошел к Джейн, и с каждым шагом лезвие все глубже вонзалось в грудь.
— Джейн! — хотел закричать Арчи, но лишь задохнулся стоном. Тени росли, пряча от него Джейн, оставляя его наедине с уэуэтеотлем.
— Теперь ты придешь ко мне. Омейокан станет твоим домом.
Вокруг Арчи сгустилась темнота, и он услышал голос Уилсона: «Ну-ну, тише». Кошачьи вопли чакмооля затихли, превратившись в шипение капель дождя, падающих в огонь.
— Я горю, сгораю заживо, я не хочу такой смерти!
Джейн смотрела, как трепыхается чакмооль, как его конечности, словно лапки паука, свернулись вокруг дыры в ребрах. Она тоже умирает, чего же еще ожидать, ведь из ноздрей вырывается пламя, будто облачко пара в морозную ночь.
