Кусков оглянулся, мрачно посмотрел на нее и ушел. Опять надрывно завизжали петли на двери, прогромыхал засов, и некоторое время слышны были удаляющиеся шаги.
Когда все стихло, Анна Александровна свалилась на пол и забилась в беззвучных рыданиях. Так прошло несколько минут. Лампочка продолжала светить.
Вскоре дверь открылась, и вошел Кусков. В руках у него был чем-то набитый мешок, графин с водой и хлеб. Все это он отдал ей и, не сказав ни слова, удалился.
Был вечер. Чуев сидел в своей комнате у стола и рассматривал старинные журналы по фотографии, которые обнаружил в чулане под различным хламом.
«Много же лет не притрагивалась рука человека к пожелтевшим страницам», — подумал Чуев, увидев на полях одного из журналов карандашные пометки, сделанные рукой брата. Он заинтересовался ими, а затем занялся чтением статьи о длиннофокусных объективах, к которой относились заметки на полях.
Раздался звонок. Чуев вышел в прихожую и, открыв дверь, к удивлению своему увидел Чупырина в сопровождении улыбающегося старика. Чуев немного знал Чупырина, считал его пустомелей и фотолюбителем-пижоном, который для форса таскается с дорогим фотоаппаратом и не может сделать путного снимка.
— Вот, Тарас Максимович, — представил Чупырин, — знакомьтесь. Тоже любитель фотоискусства — Евлампий Гаврилович…
Чуев пожал протянутую руку и провел незваных гостей в комнату. Он усадил их на диван и, посмотрев на старика, спросил:
— Вы, кажется, работаете в газетном киоске у драматического театра?
— Совершенно правильно, совершенно точно, — залепетал Бочкин. — Тружусь по мере сил на ниве распространения просветительных идей! В наше энергичное время стыдно находиться в состоянии покоя…
— Евлампий Гаврилович, — подал свой голос Чупырин, — как и вы, Тарас Максимович, деятельный человек и многих молодых заткнет за пояс…
— Уважаемый Тарас Максимович, — продолжал Бочкин, — я очень рад знакомству с вами. Я давно стремился к этому, ибо всегда с восторгом рассматриваю ваши фотографические работы. Имя ваше пользуется заслуженной известностью…
— Ну что вы! — прервал восторженные излияния Бочкина Чуев.
— Что хорошо, то хорошо, Тарас Максимович, заметил Бочкин.
— Чем я обязан? — спросил Чуев Бочкина и вопросительно взглянул на Чупырина.
— Просто, Тарас Максимович, шли мимо вот с этим молодым человеком, — поспешил сказать Бочкин, — разговорились о вас, и он обещал познакомить с вами… Ну, посудите сами, мог ли я отказаться от такой возможности?
— Мне просто неудобно, — смутился Чуев.
— Ничего! Ничего, Тарас Максимович! — заговорил Бочкин. — Я слышал, что вы, помимо педагогической деятельности, руководите фотокружком в сельской местности?
— Совершенно правильно, — ответил Чуев.
— И далеко этот колхоз? — спросил Бочкин.
— В тридцати километрах.
— Тридцати? Как же вы туда добираетесь?
— На велосипеде.
— У Тараса Максимовича велосипед с моторчиком, Евлампий Гаврилович, — вмешался в разговор Чупырин. — Знаете, такой моторчик есть, «Иртышом» называют.
— Поразительно! Поразительно! Надо же так…
— Вот послезавтра поеду опять, — просто сказал Чуев.
— Позвольте, любезный Тарас Максимович, — развел руками Бочкин. — Как же это тридцать верст ехать на велосипеде под палящими лучами солнца в нашем с вами возрасте…
— Зачем же под солнцем, — сказал Чуев, вспомнив, что полковник просил его учесть, не будет ли кто-нибудь выспрашивать его о предстоящих отлучках. — Не под солнцем. Я обычно выезжаю рано утром, попадаю на место до жары, а на другое утро — в обратный путь.
Бочкин понимающе закивал головой и, подумав, сказал:
— Я бы ни за что не решился на такую экскурсию! Нет! Хоть озолоти, не отважился бы. — Он несколько раз вздохнул, покачал головой и стал вытирать платком вспотевший лоб.
Чупырин со скучающим видом сидел на диване и чистил перочинным ножиком ногти. Чуев повернулся к нему и спросил, каковы его успехи в цветной фотографии. Чупырин, по обычаю, начал врать о несуществующих достижениях.
Бочкин тем временем внимательно осматривался. Сорок лет прошло с тех пор, как он первый раз посетил эту комнату вместе с Родсом. Потом был один и разговаривал с женой Чуева. Заглянул сюда и совсем недавно. Но в последний раз, боясь быть застигнутым, не успел всего осмотреть как следует. Теперь его глаза бегали по вещам и книгам. Он спохватился, когда Чупырин уже прощался с Чуевым, вскочил с дивана и в многословных выражениях начал изливать перед учителем свое восхищение состоявшимся знакомством.
