— Я не собираюсь читать вам нравоучения, но нам надо серьезно поговорить.
— Что вам надо? В чем дело в конце концов? — вдруг обозлившись, повысила Крошкина голос.
— В чем дело?… А в том, что вы, являясь матерью, не имеете права калечить характер и сознание своей дочери. И второе… Скажите, откуда прибыл ваш муж и почему вы встретились с ним в тайне от дочери?
Крошкиной показалось, что кресло, на котором она сидела, закружилось и взлетело. Она туманно видела, как вскочил Аничев, налил из графина воды в бокал, Женя подхватила, поднесла к ее губам… Беспокойство, владевшее ею за последнее время. от вопроса парторга превратилось в огромную беду. Прикрыв лицо ладонями, Крошкина заговорила…
— Вы понимаете, что кроется за спиной вашего мужа?
— Не очень…
— А вот она поняла, ваша дочь…
— Такое время нынче, дети родителей не чтят, — зло прошептала Крошкина. — Женька, подлая! — выкрикнула она и повалилась из кресла на зеленую ковровую дорожку. — Что ты сделала!
Виктор удивился, когда ему передали, что в вестибюле общежития его поджидает старая женщина. На ходу надевая пиджак, Виктор на цыпочках пробежал по коридору, проскакал по лестничным маршам до первого этажа и увидел Евдокию Петровну Щеглову.
— Здравствуйте, Евдокия Петровна. Что случилось?
— А случилось, Витя, такое случилось, что не приведи господи. В больницу Федор Фомич попал. Удар с ним произошел… Давно ведь на сердце жаловался…
Виктор под руку отвел старушку на диван. Евдокия Петровна рассказала, как неделю тому назад Федор Фомич ушел погулять и вскоре вернулся в ужасном состоянии. Когда он поотлежался, она оставила его в доме одного, а сама вышла к соседке. Возвратившись же, она нашла его на полу в чулане. Он ничего не говорил, только мычал. Отправили Федора Фомича в больницу. И вот сегодня, на седьмой день, к нему вернулся дар речи и он объявил, что с ним произошло.
Евдокия Петровна платком вытерла глаза.
— А случилось, Витя, ужас какое дело. Оказывается, в тот раз, когда он гулял, встретил страшного человека, за которым с четырнадцатого года много преступлений знал. Постарел тот человек, но узнал Федор Фомич его… И документ у него хранился о человеке том.
Евдокия Петровна достала из-под вязаной кофточки листок бумаги и отдала Виктору. Он быстро прочел текст.
— Кому вы показывали письмо?
— Что ты, Витя, кому я покажу, кроме тебя.
— Я потому спрашиваю, что это важно очень.
— Никому, Витенька… Федя сам объяснил, где лежит письмо, велел с ним к тебе идти. Я и пришла… Наверное, улизнул уж тот человек. Столько дней набежало.
— Ничего, тетя Дуся, успокойте Федора Фомича. Письмо ко времени.
— А Феде неприятности из-за письма не получится? Столько лет продержал, не послал по адресу.
— И хорошо, что не послал. Ведь тот царский министр Сухомлинов сам шпионом был, так что ходу письму все равно не дали бы, а Федора Фомича с лица земли стерли бы наверняка.
— Судьба, значит. Я сейчас пойду в больницу, попрошусь к нему, успокою. Ведь тревожится он…
— В больницу поздно, не пустят…
— Пустят! Меня там все знают, перезнакомилась.
Щеглова накинула на голову косынку, поцеловала Виктора в щеку, торопливо поднялась, на мгновение задержалась перед зеркалом и засеменила к выходу.
Виктор шел к Шуховой. Ничего, что поздно. Сейчас не существует удобно или неудобно. Существует необходимость посвятить Шухову во все подробности тех событий, которые стали известны ему. И если после слежки за дальним родственником Шуховой на реке ничего не прибавилось к осведомленности Виктора и не требовало решительного вмешательства, то теперь завалявшееся письмо Мужневича было и укором и обвинением в беспечности и нерешительности Виктора.
И Виктор спешил. С угла он заметил в окнах Шуховых свет. «Не спит», — обрадовался он. Но свет тотчас погас.
Виктор не остановился. Пересек улицу, добежал до подъезда и отпрянул: по лестнице спускалась Шухова.
Это было неожиданностью. Виктор оторопел, застеснялся, отступил назад, добежал до соседнего подъезда и укрылся за створкой двери.
Шухова вышла. Постояла немного и быстро пошла, сначала вдоль дома, потом через улицу и дальше по тротуару.
