В общаге соседей не было в комнате. Олег прилег на кровать, хотел, но не смог уснуть, сел за стол - писать письмо маме.
"Мама, если ты будешь читать эти строки - значит, меня уже нет. Я понимаю, как тебе тяжело и очень сочувствую тебе, мама, но другого выхода я не нашел. Мама, береги Алешку,- писал он про брата.- Алешка, слушайся маму".
Олег смял листок, долго рвал его на мелкие клочья - чтобы криминалистам невозможно было прочесть, обрывки выбросил в форточку. Он подумал, что давать советы никому он не в праве.
"Мама и Алешка, прощайте! И простите меня! В смерти моей никого не вините. Я решил сам. Олег".
Русаков остался доволен новым текстом: он звучал лаконично и мужественно. Олег спрятал листок в свою тумбочку, начал писать письмо Ане. Это оказалось сложнее: признаваться в любви мужественно не получалось. Он решил начать так: "Аня, проблема в том, что все красивые девушки уже заняты. Со школы, что ли, их разбирают, или даже с детского сада? Но когда сельские парни, такие как я, приезжают учиться в город, каждую красивую уже сторожит кавалер. Поэтому наша встреча, Аня, не могла пройти гладко. Ты красивая - в этом моя беда..."
"Стоп!- сказал себе Русаков.- Какая моя беда? Это радость! И как ей отдать письмо? Отправить почтой? Надо точно знать номер дома. Кавалер, кавалер... На Колосова как бы настучал, гниду! Все подумают, что я настучал".
Олег разорвал письмо, снова выбросил в форточку. Он решил сказать Ане лично - не о дуэли, только о своем чувстве. Русаков отправился к Ане пешком, он старался не замечать башню в форме удлиненной поганки.
3.
Впереди по бульвару появился разукрашенный фасад здания - ночной клуб, где он увидел ее. Как все было понятно в этом клубе месяц назад, как было весело! На маленькой эстраде высокий гибкий конферансье, поворачиваясь то вправо, то влево с артистичным взмахом руки, объявлял номера. Пели песни неизвестные исполнители и из кожи лезли, старались так, что даже после грустных песен все равно было весело. Танцевальная группа поддавала жару, посетители ждали эротическую программу, а пока выпивали за круглыми столиками или танцевали на пятачке у эстрады.
Все красивые девушки были заняты. Самою красивой была Аня. Их столик помещался за зеркальной колонной. Она разговаривала с Колосовым и с другой парой, парнем и девушкой, не такой красивой, как она - и с сочных, ярких губ ее не исчезала улыбка. С первого взгляда Олег понял: настоящая радость, праздник возможны только рядом с этой девушкой с блестящими, смеющимися глазами. На "белый" танец Русакова пригласила подвыпившая толстушка, обхватила его шею локтем, подпевала слова с эстрады, прижималась будто в экстазе. Слушать ее было противно. Очень несправедливо, думал Русаков, что ему досталась толстушка, а не та красавица за зеркальной колонной.
На просмотр стриптиза столпились перед эстрадой. Стриптизерши раздевались быстро и просто, сложные наряды разъезжались на липучках, голые тела в цветных лучах рампы не воспринимались, как голые. Потом гибкий конферансье, выскользнув из-за кулисы, объявил конкурс и за приз (бутылку шампанского) на эстраду поднялись зрители: две девицы, с ними - два пацана, начали под музыку раздеваться. Конферансье подал знак зрителям аплодировать, когда конкурсанты на сцене разделись до пояса; он вручил пацанам баллончики и велел из кондитерской пены делать девушкам лифчики, а когда они набрызгали пену, распорядился у девушек с грудей ее слизывать. Все смеялись: конферансье, зрители, девушки, у которых вылизывали груди и сами пацаны, которые это делали. Никто не смущался, все получалось просто и весело.
После конкурса, когда продолжились танцы, Русакову показалось легко и просто пойти за колонну к Ане, пригласить ее танцевать. Аня посмотрела на Колосова, тот кивнул головой, Аня встала из-за столика и ушла с Русаковым танцевать на пятачок у эстрады. Олег начал с ней разговаривать, Аня отвечала доброжелательно. И ему показалось лишним, что за зеркальной колонной сидит Колосов, что после танца Аню нужно ему вернуть. Но он все-таки вернул Аню, подвел ее к столику, она сказала: "Спасибо", а Колосов зло взглянул на него.
